обычно. Как ни странно, эти монотонные дела, эти ничего не подозревающие лица отвлекли его достаточно, чтобы самому захотеть переговорить с Дордже Рангом о случившемся. Вечером. Или завтра. Когда он сможет говорить об этом спокойно.
Он уже почти закончил прием, когда в зал вошли Джурджаган и Ли Чи. Читать по лицу куаньлина Илуге еще не научился, но вертикальная складка, прорезавшая переносье и углубившиеся морщины у губ говорили ему, что что-то случилось. Он поднялся навстречу, вглядываясь в неласковые, глубоко посаженные глаза под кустистыми рыжими бровями.
Куаньлинская армия?
– Что случилось? – мысли метались, словно стая потревоженных птиц.
– Беда, угэрчи, – хрипло выговорил Джурджаган, отводя глаза, – На северные земли, неподалеку от Йи, напали.
– Кто напал?
Это не может быть куаньлинская армия – Илуге знал, что для этого они должны были сначала объявиться на равнинах Шамдо. Незамеченный прежде отряд – остатки разбитых защитников Шамдо, которым удалось уйти от Эрулена?
– Джунгары, – выдавил Джурджаган, – Мои люди, оставленные в Йи, узнали их. Это Баргузен, угэрчи. И Чиркен с ними.
Илуге медленно опустился в кресло. Потер переносицу, стараясь унять разбегающиеся мысли. Великое Небо, теперь еще и это!.
– Что…они сделали? – наконец, спросил он
– Выжгли и разграбили два поселения, перебив всех жителей. Награбленное забрали. Теперь они, должно быть, возвращаются.
Ли Чи, не понимая смысла ведущегося на языке джунгаров разговора, озабоченно переводил глаза с одного мрачного лица на другое.
– Мы должны…догнать их, – процедил Илуге, чувствуя, что вот-вот сорвется на крик.
– Угэрчи, – в голосе Джурджагана он уловил несвойственную ему нерешительность, – Чиркен – мой хан. Нападавшие – джунгары.
– Военные действия ведет военный вождь, – они смотрели друг другу в глаза, одновременно понимая, что все это означает.
– Мы должны попытаться…уговорить их, – Илуге уже понимал, что не может послать Джурджагана. Чиркен ведь может приказать ему вернуться, чего тот, – да и Илуге! – явно не хочет. Да, придется ехать самому, встречаться с Баргузеном…- Я поеду сам.
– Пусть Эрлик заберет этого заносчивого ублюдка! – в сердцах выругался Джурджаган.
– Чиркену тоже захотелось славы, – вздохнул Илуге.
Они снова понимающе переглянулись.
– Сколько их?
– Сотни две. Немного, – Джурджаган немного посветлел после того, как Илуге дал понять, что не отправит в погоню его, – Этот набег явно задуман Баргузеном, который знает, что куаньлинов в этих землях опасаться нечего.
– Придется ехать самому, – повторил Илуге. Ехать не хотелось. Очень не хотелось, особенно сейчас. Одна надежда – произошедшее, судя по всему, жреца тоже озадачило всерьез, по крайней мере он обещал Илуге и его войску защиту. Защиту от гулей – но уж никак не от человеческой глупости!
Джурджаган быстро и со знанием дела отобрал ему людей – три сотни воинов из уваров, охоритов, косхов и кхонгов. Джунгаров брать не стал бы и Илуге – к чему подвергать их необходимости нелегкого выбора, если такое случится?
Никому из них Илуге не сказал ничего, кроме того, что на границе появился неизвестный отряд и грабителей следует настичь. Воины, так же как и сам Илуге не слишком уютно чувствовавшие себя в городских стенах, собрались быстро: солнце едва покатилось на закат, когда они выехали за ворота. Илуге не стал никому ничего говорить, ни с кем прощаться. В конце концов, это же джунгары. Дело на пару дней. Неприятное, но короткое, – если Чиркену окончательно не изменил рассудок.
Отдохнувшие и сытые кони легко несли их по дорогам – великому изобретению куаньлинов.
Только одно приносило облегчение – что можно на время отодвинуть другую, намного более страшную проблему, которая медленно, словно огромный древний великан, вставала перед ним со всей отчетливостью.
Что ты будешь делать, если вместо куаньлинов противостоять тебе будет армия гулей? Невидимый, неубиваемый ужас, готовый прийти в обличье друга,матери, любимой?
Следы джунгарского отряда было найти легко: они оставили после себя разграбленное пепелище и трупы, отвратительно смердевшие на летней жаре. Запах тления снова напомнил ему о Шамдо, вонзился в грудь новой волной воспоминаний.
Ты за это заплатишь, Баргузен.
Если надо, он будет преследовать их до джунгарского становища. Закон Степи на его стороне – все племена приняли власть угэрчи и проведение военных действий без его ведома должно караться. Смертью. Холодное бешенство внутри него нарастало.
Потребовалось еще два дня, – два дня, в течение которых до его воинов медленно доходило, что они преследуют своих, – чтобы они подошли на такое расстояние, на котором бы их заметили. Это было уже у самых Трех Сестер, где на вершине утесов искореженным напоминанием чернели обожженные остатки куаньлинских крепостей. Двух. Третью куаньлины покинули и сожгли за собой сами, поняв, что оказались в ловушке без припасов и поддержки.
Выехав из узкого горла ущелья на простор степи, где трава уже начала рыжеть под беспощадным солнцем, Илуге сразу увидел облако пыли на горизонте. По его команде воины перешли с рыси в галоп, растягиваясь широкой сетью.
Впрочем, и преследуемые заметили их, и темп скачки ускорился. Быстро промелькнули холмы, на которых он, – еще так недавно! – держал сражение за хуа пао. Кое-где под копытами лошдей еще виднелись обрывки выцветших куаньлинских флагов. И кости, дочиста обглоданные за зиму волками и лисицами.
Неужели они пойдут к становищу джунгаров? Неужели Чиркен позволит своему племени увидеть свой собственный позор?
Илуге не удивился, когда почувствовал, как закатное солнце начинает бить ему к глаза: джунгары начали забирать западнее.
' Они надеются оторваться от нас до темноты на бывших землях баяутов'.
Лошади уже устали, их шкуры теперь лоснились от пота, с губ летели клочья желтоватой пены. Пять дней в седле по летней жаре давали о себе знать и всадникам. Илуге чувствовал, как все тело под плотным кожаным панцирем покрыто противным липким потом. Кроме всего прочего, спина нестерпимо чесалась.
Однако не только они испытывали тяготы этой скачки: преследуемые не смогли удержаться от соблазна и награбили две телеги добра. Это теперь сильно замедляло их продвижение, а бросить его, – теперь, почти у порога, – они просто были не в состоянии.
Расстояние между ними медленно, но верно сокращалось.
Солнце садилось в быстро сгущавшиеся на горизонте густо-сиреневые облака, обливая их красным неверным светом. Зрелище было странным и тревожащим: вкупе с полным отсутствием ветра такая погода предвещала грозу. И они едут прямо в нее. Плохо: в темноте можно легко потеряться, а сильный ливень мгновенно смоет следы. А ехать в становище джунгаров и обвинять без доказательств…
Изредка поднимавшийся ветер бросал им в лицо сухую пыль, поднятую копытами проезжавших. Илуге уже мог различить масти лошадей, но лица всадников, скрытые шлемами, еще были неразличимы.
'Ничего, – зло подумал он, – далеко не уйдут. Их жадность не позволит им бросить добычу.'
Оказалось, нежелание быть узнанными пересилило. В быстро сгущавшихся душных сумерках, подсвеченных зловещим алым светом, он увидел впереди что-то темное и неподвижное. Выругался сквозь зубы: это была брошенная добыча. Возки с рассыпанными по земле монетами, кубками, яркими пятнами шелков промелькнули мимо: теперь гонка начинается по-настоящему, а кони у людей Илуге устали куда
