довела до конца, устранилась, ну и так далее… Может, мне даже это и простят, но само ощущение недовольства собой все равно останется.
Когда Фулона замолчала, в разговор втиснулся оруженосец Гелаты и задвинул речь. Смысл ее ускользнул от присутствующих, но, судя по горячности оратора, речь была правильная и от всего сердца. Четыре раза в ней прозвучали слова «настоящие пацаны», три раза «настоящие мужики» и двенадцать раз слово «реально». Под конец он ударил себя могучим кулаком в грудь так, что мощная грудь загудела как большой барабан. Умилившаяся Гелата чмокнула оруженосца в щеку и разрешила ему носить свои тапки и перевести в ванной хоть все пшикалки.
После оруженосца Гелаты пытался продолжить еще кто-то, но утомившаяся Ламина встала и сказала:
– Даешь электричество! А то при свечах слишком много мыслей лезет!
Щелкнул выключатель. Ирка зажмурилась от яркого света.
– Ты что, сдурела?! Я ослепла! – заорала Холла.
Ильга бросила в Ламину подушкой, но подушка задела голову оруженосца Гелаты и снесла со стола салатницу.
– Тоже мне валькирия! Подушкой с двух метров попасть не может! – презрительно уронила Ламина.
Часов около одиннадцати вечера приехала Таамаг. От нее пахло прокуренным тамбуром вечерней электрички и дождевой сыростью. К тому же по дороге к ней прицепились две бездомные собаки, и Таамаг не нашла ничего лучше, чем с воплями «А ну отвалите!» швырять в них кусками купленной в магазинчике колбасы. В этом была вся Таамаг. Сделать добро без вопля она была неспособна. Вопль был внутренней компенсацией за жалостливый поступок. «Че уставился? Будто я не знаю, куда ты с этим сейчас побежишь! Ну на тебе! Травись!» – говорила она и совала горсть мелочи пьянчужке с опухшим лицом, который жалобно ловил ее за рукав где-нибудь у перехода.
Заглатывая колбасу, собаки следовали за Таамаг до самой квартиры. Удалиться они согласились не раньше, чем на площадку вышла Радулга и сказала скальпельным голосом: «Молодые люди, чем я могу быть вам полезна?» «Молодые люди» заскулили и, поджав хвосты, низверглись по лестнице.
Таамаг накормили, однако ела она без аппетита, что было мало на нее похоже.
– Ты у нас вроде как была отличницей? – обратилась Таамаг к Ильге. – Не бойся – бить не буду! Только попытаю немного и пристрелю!
Та улыбнулась так скромно, что у нее свело скулы.
– Видишь ли, как я потом выяснила, в моей золотой медали нет ни грамма настоящего золота, – проговорила она с достоинством.
– Короче, мне надо знать: сколько лет живут липы! Хотя бы примерно! – сказала Таамаг.
Вопрос застиг Ильгу врасплох.
– Видишь ли, Тамара… – начала она издали.
– Я не хочу видеть! Я хочу знать! – нетерпеливо перебила ее Таамаг. – Если шестьдесят пять лет назад липа была
Ильга этого не знала.
– А-а-атлич-ч-чница! – чихнула презрением Таамаг.
– А в чем дело? Давай в Интернете посмотрим!
– Во-во, посмотри! – обрадовалась Таамаг.
– А зачем тебе?
Валькирия каменного копья смутилась.
– Мой старикан вроде как надумал отбрасывать лыжи. Оно, может, и хорошо: он уже сам себе надоел. Три года в памперсах, ложки до рта донести не может! Но вот какая штука – он все вспоминает про какую-то липу, к которой бабушка его водила, когда он был ребенком. Вспоминает и вспоминает, совсем достал… Такое чувство, что он в детство провалился и жизнь свою заново перелистывает.
– Это маразм старческий! – авторитетно сказала Ильга, любившая называть хорошие вещи гадкими словами.
– Во-во! – обрадовалась Таамаг. – Маразм! Он самый и есть. Вот я и говорю: бабки его давно уже нету! Трава из нее выросла, из бабки! Липу, может, спилили. Да и он место ни фига не помнит! Станцию электрички только и что Москва-река рядом. И вроде как островок напротив этого места. Обломается, не поеду я туда!
– А он что, просит? – удивилась Ильга.
Таамаг набычилась.
– Да не, не просит. Он уже давно сам с собой разговаривает! Меня то мамкой своей называет, то Клавой какой-то! Только все равно обломается…
– А-а-а… – протянула Ильга.
Она не понимала состояний, когда люди спорят сами с собой.
Таамаг, по-борцовски переваливаясь, прошлась по комнате. Поискала кого-то глазами и поинтересовалась, куда подевалась Хаара. Ей сказали, что Хаара сегодня не приезжала. Таамаг еще походила и, что-то бормоча, вышла в коридор.
Ирка услышала, как пискнула снятая с базы телефонная трубка. Даже когда Таамаг пыталась говорить тихо, у нее это получалось так, как если бы она переговаривалась с человеком, стоящим на балконе четвертого этажа.
– Хаара! – орала она в трубку. – Мне нужен твой Вован!.. Ну и что, что ночь на дворе? Это ее проблемы, а не мои!.. Как зачем? На стоматолога по книжке учусь, а зубы рвать некому! Пусть заталкивается в свою инвалидку и дует сюда! Какие такие пробки? Пробки – это у бутылок!
Заметив, что Фулона вышла из комнаты и отправилась на кухню, Багров зашагал за ней, перед этим сняв с вешалки свой пакет. Валькирия золотого копья набирала воду в чайник, подсовывая его несытым носиком под хоботок крана.
Матвей кашлянул.
– Наши предшественницы говорили: не доверяй гнилой веревке и кашляющему некромагу, – не оборачиваясь, сказала Фулона.
– А некромагу-то почему? – опечалился Багров.
– Некромаг даже когда всерьез заболеет – все равно притворится.
– Как так?
– А так. Здоровый притворяется больным. Больной – здоровым. Помер – притворяется живым. Ожил – уверяет всех, что еще мертвец. Короче, он как луковица. Сколько ее ни раздевай – все равно до конца не разденешь… Ну, чего тебе?
– Хочу кое в чем признаться, – сказал Багров.
Фулона поставила чайник и, вытерев руки валявшимся тут же фартуком Гелаты, повернулась к нему.
– Рискни! – сказала она без воодушевления.
Багров молча перевернул пакет и вытряхнул из него плащ. Плащ упал на пол.
– И..? – спросила валькирия золотого копья.
Когда Багров рассказал все и умолк, Фулона долго молчала, расправляя фартук, растягивая его и вновь складывая, как складывают выглаженное белье. Казалось, ее теперь волнует только фартук. Наконец она подняла на Багрова глаза. Лицо ее внешне совсем не изменилось, лишь стало суше и отстраненнее.
– И что там было в этой фигурке? Что-то важное? – спросил Багров с тревогой.
Фулона пожала плечами.
– Не знаю. Честно, не знаю. Да это и не имеет значения.
– Почему?
Валькирия золотого копья не стала пояснять.
– Не посмотришь, сколько времени? – внезапно спросила она.
Багров взглянул.
– Без пяти одиннадцать, – ответил он удивленно.
Валькирия золотого копья стояла куда ближе к часам.
