обеды, то на вечера.
Трудность была лишь в том, что две девушки без кавалеров не вписывались в состав гостей, а Прунелле очень не хотелось быть обузой для сестры.
Первое, что сделали они, как только приехали в Лондон, было посещение Бонд-стрит — улицы модных магазинов. Нанетт твердо решила, что ее сестра должна быть одета не хуже ее самой, и, не обращая внимания на все протесты Прунеллы, выбрала для сестры столько нарядов, что Прунелла потеряла им счет.
—Я не собираюсь за тебя краснеть, — решительно заявила Нанетт, — значит, придется раскошелиться! Неважно, кто будет платить, я или ты, главное, чтобы ты хорошо выглядела.
И теперь Прунелла действительно выглядела хорошо в вечернем платье цвета первой зелени, которое придавало яркость ее серым глазам и оттеняло перламутр ее кожи.
Нанетт с сожалением сказала:
— Я не должна оставлять тебя одну, сестричка, но что я могу сделать?
— Мне не будет скучно, — ответила Прунелла. — Я надела это платье только потому, что Чарити хотела убедиться, что оно мне идет. Я побуду в нем немного, чтобы привыкнуть к новому наряду и чувствовать себя естественно, когда я куда-нибудь отправлюсь в нем.
— Ты выглядишь так замечательно, что мне обидно оставлять тебя обедать в одиночестве, — сказала Нанетт. — Но завтра мы обязательно придумаем с тобой что-нибудь веселое.
Она поцеловала Прунеллу в щеку, и старшая сестра спросила:
— Кто-нибудь заедет за тобой?
— Да, конечно, — небрежно ответила Нанетт, — но крестная сказала, что меня подождут внизу. Ой, я уже опаздываю!
И она поспешила выйти из комнаты, прежде чем старшая сестра успела спросить что-нибудь еще. Девушка с легким вздохом встала с кресла и подошла к столику, на котором стояла ваза с цветами. Они напомнили ей о доме, и она почувствовала боль в сердце при мысли о цветах в ее саду, зеленых лужайках, спускающихся к ручью, и ее лошади, ждущей хозяйку в стойле. «Как бы я хотела быть там», — подумала она. Прунелле стало интересно, скачет ли граф по утрам по аллее парка, которую они называли «скаковой», и будет ли у нее когда-нибудь лошадь достаточно быстрая, чтобы обогнать Цезаря. Это казалось невероятным, но ей не хватало общества графа, их словесных баталий и даже того чувства неприязни, которое поднималось в ней, как только они встречались. Интересно, что он сейчас делает? Сколько картин уже продал? Неужели к ее возвращению галерея опустеет? Было невыносимо думать о потерях, но, вместо того чтобы представлять себе дорогие ее сердцу сокровища, она видела перед собой самого графа с его насмешливым взглядом и изгибом губ, небрежно одетого и смахивающего на флибустьера. «Я ненавижу его!» — подумала Прунелла. И в то же время она хотела его видеть. Она хотела бы спорить с ним и победить его своими аргументами. «Он разрушает все, что я люблю, все, что мне дорого», — говорила она себе. У нее возникла неприятная мысль, что гораздо лучше быть рядом с ним, и сердиться, и негодовать, чем сидеть одной в унылом отеле в городе, который ей совсем не нравится. Прунелла не понимала, как кого-то может привлекать Лондон. Здесь может быть хорошо Нанетт, окруженной вниманием молодых людей, но Прунелле не нравились узкие и грязные улицы, ей не хватало свежего воздуха и прогулок верхом. Но больше всего она скучала по повседневным делам, таким привычным и необходимым. Ей нравилось быть хозяйкой Мэнора, помогать людям в деревне, а больше всего — управлять поместьем соседей и Уинслоу- холлом. В прошлом году после смерти отца вряд ли был хотя бы один день, когда она не ездила в Уинслоу- холл, чтобы проверить, не нужно ли что-нибудь сделать. Большей частью она бродила по дому, наслаждаясь красотой его убранства и изяществом обстановки, росписью потолков, обилием прекрасных картин и чувствуя гордость оттого, что многое спасено ее руками, и, если бы не она, многое могло бы погибнуть от небрежного обращения или запустения, неизбежных в старом доме. «Я хочу уехать домой», — сказала она тихо и неожиданно для себя, но представляла себе при этом не Мэнор, а Уинслоу-холл. Безотчетная грусть охватила Прунеллу, и на глаза навернулись слезы. Она стала часто моргать, пытаясь избавиться от слезинок и стыдясь своей слабости. Девушка, погруженная в свои мысли, даже вздрогнула, когда неожиданно открылась дверь и слуга объявил:
— К вам джентльмен, мисс. Прунелла подняла голову и посмотрела
на вошедшего сквозь слезы, застилавшие ее глаза, и в первый момент не смогла узнать графа.
Он совершенно преобразился, она даже сначала не поняла, в чем дело. Граф был одет в элегантный вечерний костюм, который разительно отличался от того, который он надевал в тот вечер, когда Прунелла и Нанетт обедали у него в Уинслоу-холле. Теперь фрак на шелковой подкладке облегал его стройную фигуру, словно вторая кожа, его галстук был завязан по последней моде, как и тот, который так поразил Прунеллу у его племянника, а уголки воротника точно занимали предписанное положение.
— Добрый вечер, Прунелла!
После небольшой заминки, вызванной столь неожиданным визитом и новым обликом графа, Прунелла вспомнила о вежливости.
— Добрый вечер... милорд.
— Я вижу, вы одна. Я боялся, что не застану вас дома. Мне казалось, что вы с сестрой отправились в столицу, чтобы развлекаться на балах и светских приемах...
— Нанетт обедает сегодня у своей крестной матери, графини Карнуорт, — поспешно ответила Прунелла.
— А вас не пригласили? — удивился граф.
— Ее светлость была так добра, она принимала меня три дня назад.
— Так что сегодня Золушку оставили дома. Ну что ж, я могу предложить вам провести вечер гораздо приятнее, чем грустить в одиночестве в четырех стенах.
— Вы очень добры, милорд, но я здесь... совершенно... счастлива... Благодарю вас.
— Я думаю, это неправда, — сказал граф, — но раз вы так гостеприимны, я не отказался бы от бокала хереса.
Прунелла немного пришла в себя.
— Прошу прощения, — извинилась она. — Я сама должна была бы предложить вам что-нибудь из напитков, но я очень удивилась, увидев вас.
— Вы считали, что я в Уинслоу-холле? — спросил граф.
— Да, конечно! Я думала, что у вас слишком много дел и вы не сможете оставить поместье.
— Я пришел к выводу, что не смогу справиться со своими делами, когда вас нет рядом, чтобы помогать мне.
Граф заметил, что глаза Прунеллы радостно блеснули, затем она сказала:
— Я сомневаюсь, что это... правда.
— Уверяю вас, это чистая правда. Мне не хватало вас, Прунелла, но я достаточно наблюдателен и могу сказать, что вы также скучали по мне, а вернее, по моему дому.
Прунелла отвернулась и позвонила в колокольчик, затем села в кресло и указала рукой на другое, стоящее рядом:
— Не угодно ли присесть, милорд?
— Благодарю вас.
Граф удобно устроился в кресле, откинувшись на спинку и положив ногу на ногу, и Прунелла заметила, что он чувствует себя совершенно свободно, в то время как она без всяких на то причин отчего-то напряжена и беспокойна. На звонок пришел слуга, и она заказала херес для графа и мадеру для себя.
— Хватит ли у вас решимости забыть об условностях и поужинать со мной? — обратился к ней граф.
— А это не будет... неправильно? — спросила Прунелла.
Граф понял, что девушка действительно не знает ответа на этот вопрос, и сказал:
— Не то чтобы «неправильно», но слегка неблагоразумно. К сожалению, я не знаю никого, кто мог бы присоединиться к нам в этот поздний час, поэтому я предлагаю сначала отправиться в Королевский театр на Друри-лейн, в котором я уже заказал ложу, а затем поужинать в каком-нибудь тихом месте, где мы могли бы спокойно поговорить. Все это показалось Прунелле таким соблазнительным, особенно по сравнению с перспективой провести скучный вечер в отеле, и ей захотелось сразу же ответить, что она только об этом и
