— Иногда это трудно понять, — тихо сказала она, — но мне кажется, что сейчас я понимаю. Разница в следующем: животными движет желание, а растениями — необходимость. Понимаешь?
— Ни черта.
— А ты подумай. Растение, даже способное передвигаться, поступает так или иначе потому, что оно так создано. Животное поступает так по своему собственному желанию, потому что оно создано желать.
— Где же разница?
— Разница есть. У животных есть воля, а у растения ее нет. Теперь понял? Оскар обладает великолепным разумом, равным разуму Бога, но у него не наберется воли и жалкого червя. У него лишь ответная реакция, но не желания. Когда дует теплый ветер, он выползает в поисках пищи наружу, когда становится холодно — заползает обратно в пещеру, которую сам соорудил, растопив лед теплом своего тела, но это не воля — это всего лишь ответная реакция. Он начисто лишен желаний!
Хэм уставился на нее, забыв об усталости.
— Будь я проклят, если ты не права! — воскликнул он. — Так вот почему он — или они — никогда не задают вопросов! Чтобы задать вопрос, необходимо желание или воля! И вот почему у них нет и никогда не будет цивилизации!
— Поэтому и еще по многим другим причинам, — сказала Пэт. — Подумай вот о чем! У Оскара отсутствует половое различие, а ведь секс играет большую роль в устройстве цивилизации. Он является основой семьи, а у вида, к которому относится Оскар, не существует таких понятий, как родители и дети. Он попросту разделяется надвое, и каждая его половина — это взрослая особь, возможно, с самого рождения обладающая всеми знаниями и памятью оригинала. В любви у него нет необходимости, фактически ей нет места в его жизни, и, следовательно, нет причин бороться за подругу и семью, и нет оснований использовать разум для развития искусства, науки или… чего угодно! — Она помолчала немного. — И потом, Хэм, ты слышал когда-нибудь о законе Мальтуса?
— Что-то не припомню.
— В общем, закон Мальтуса гласит, что численность населения зависит от количества произведенного продовольствия. С ростом производства продуктов питания пропорционально растет и население. Развитие человеческого рода проходило в рамках этого закона. В последние сто лет или около того он потерял свое значение, но именно благодаря ему человек стал человеком.
— Потерял значение! Звучит так, как если бы отменили закон всемирного тяготения или сочинили новый закон Кулона.
— Нет, нет, — возразила она, — он утратил значение вследствие быстрого технического развития в XIX и XX столетиях, в результате чего производство продуктов питания возросло настолько, что население было уже не в состоянии потребить всего. Но время настанет, и закон Мальтуса вновь окажется в силе.
— А при чем здесь Оскар?
— При том, Хэм: его развитие проходило вне рамок этого закона. Другие факторы поддерживали их численность ниже критического уровня, при котором ощущается недостаток пищи, и поэтому данный вид развивался, не имея понятия о том, что такое борьба. Он настолько идеально приспособился к окружающей среде, что абсолютно ни в чем не нуждается. Цивилизация для него — излишество!
— Но… как же тогда триопты?
— Именно! Видишь ли, несколько дней назад я как раз упоминала о том, что здешний триоп — это пришелец, ранее вытесненный из Зоны Сумерек. К моменту, когда здесь появились эти дьяволы, народ Оскара уже достиг высокого уровня развития и не смог приспособиться к новым условиям, или у него просто не хватило времени. Так что… они обречены. Как сказал Оскар, они скоро исчезнут, и это их совершенно не волнует. — Она содрогнулась. — Единственное, на что они способны — это часами сидеть перед своими норами и размышлять. Возможно, им приходят в голову гениальные мысли, но у них не наберется воли даже сказать об этом. Вот это и есть разум растения, каким ему суждено быть природой!
— Похоже, ты права, — пробормотал он. — А вообще это ужасно, правда?
— Да. — Несмотря на теплую одежду, она вздрогнула. — Да, это ужасно. Такой великолепный, могучий ум — и совершенно бесполезный. Как мощный мотор со сломанным валом — как бы отлично он ни работал, машина не тронется с места. Хэм, знаешь, как я их назову? Венерианские лотофаги, или созерцатели! Сидят себе всем довольные и всю жизнь размышляют, пока низшие разумные — мы и триопты — сражаются за их планету.
— Неплохое название, Пэт.
Она встала, тогда он спросил удивленно:
— А твои образцы? Разве ты не собираешься заняться ими?
— Только не сегодня, утром.
Не раздеваясь, она повалилась на кровать.
— Они же испортятся! И фонарь у тебя на шлеме я еще не исправил.
— Утром, — устало повторила она. И почувствовав вялость в теле, он удержался от дальнейших возражений.
Когда спустя несколько часов Хэма разбудил тошнотворный запах гниющих растений, Пэт спала по- прежнему, так и не сняв одежды. Он выбросил мешок с образцами наружу, а затем стянул с нее малицу. Она, едва шевельнулась, пока он осторожно укутывал ее одеялом.
Пэт так больше и не вспомнила о мешке. На следующее утро, если эту бесконечную ночь можно было назвать утром, сами не зная для чего, они вновь устало брели по унылому плато. Фонарь на шлеме девушки так и не горел. Как и вчера, с левой стороны не утихал дикий хохот ночных демонов, искаженный завыванием Нижнего Ветра и оттого еще более зловещий. Дважды брошенные издали камни ударялись в ледяные шпили неподалеку, выбивая искры сверкающих осколков. В полном молчании, безразличные ко всему, словно чем-то зачарованные, и при этом чувствуя удивительную ясность в голове, они все дальше и дальше уходили от ракеты.
Пэт обратилась к первому попавшемуся созерцателю.
— Мы снова здесь, Оскар, — сказала она, безуспешно пытаясь придать голосу оттенок прежней бодрости и уверенности в себе. — Как прошла ночь?
— Я думал, — прощелкало существо.
— О чем же ты думал?
— Я думал о… — Голос умолк.
Лопнул стручок, и в ноздри им ударил на удивление приятный острый запах.
— О… нас?
— Нет.
— О Вселенной?
— Нет.
— О… Да к чему все это? — тихо сказала она. — Мы можем спрашивать его до бесконечности и так никогда и не набрести на нужный вопрос.
— Если он вообще существует — этот вопрос, — добавил Хэм. — Откуда ты знаешь, может, у нас и слов-то таких нет? Мы даже не знаем, способен ли наш мозг усвоить их идеи. Должно быть, есть понятия, которые мы вообще не в состоянии постичь.
Слева от них с глухим хлопком лопнул еще один стручок. В свете огней Хэм увидел, как облачко пыли, подхваченное Нижним Ветром, словно вуаль, окутало Пэт и как та глубоко вдохнула ароматный воздух. Даже странно, до чего приятен был этот запах, особенно с тех пор, как он стал напоминать тот самый, нанюхавшись которого в каньоне, они едва не расстались с жизнью. При этой мысли он ощутил смутное беспокойство, однако никак не мог понять его причину.
Он вдруг осознал, что оба они стоят перед созерцателем и молчат. В конце концов, они пришли, чтобы задавать вопросы!
— Оскар, в чем смысл жизни? — спросил он.
— Нет смысла. Не существует смысла.
— Зачем же тогда за нее бороться?
— Мы за нее не боремся. Жизнь не имеет значения.
— Но когда вас не станет, мир будет существовать по-прежнему! Вас это не трогает?
— Когда нас не станет, этого никто не заметит, кроме триоптов, которые нас едят.
