Нгози. Какой любящей парой они выглядели, как они счастливы, как сияло лицо Нгози каждый раз, когда Сэмсон подходил к ней! Элизабет сомневалась, что ее родители когда-либо испытывали такое. Она взглянула на Джессопа и тяжело вздохнула. Сможет ли он сделать ее счастливой? Ей захотелось снова все обдумать. Может, это просто предсвадебное волнение?
Элизабет взяла бокал вина, предложенный ей Джессопом. В зале было ужасно душно, хотя в распахнутые окна веяло вечерней прохладой. Элизабет едва дышала в туго зашнурованном корсете.
Она приняла поздравления еще нескольких гостей и осушила бокал игристого французского вина, которое Джессоп специально заказал по этому случаю. Вероятно, пить ей не следовало: занятая приготовлениями к вечеру, она ничего не ела с утра, и теперь голова ее кружилась. Джессоп наклонился к ее уху, указывая на стол, ломившийся от яств.
— Хлеб и ветчина почти кончились. О чем там думают твои кухарки? Уже десять минут здесь не было ни одной служанки.
— Я схожу посмотрю, в чем дело.
— Быть может, пойти мне, дорогая? — предложил он.
— Ничего, я сама, Джессоп. — Она отдала ему свой бокал. — Мне не повредит глоток свежего воздуха.
— Дай мне знать, если я понадоблюсь, — улыбнулся он ей. — Я могу и сам принести какой-нибудь поднос с кухни, лишь бы ты сегодня была всем довольна.
Элизабет приподняла юбки и стала пробираться к выходу, извиняясь и раскланиваясь с гостями, заполнившими гостиную. Джессоп так добр. Он действительно заботится о ней. Что это ей взбрели в голову глупости о любви? Элизабет не назвала бы свое чувство к Полу любовью, но у них был прекрасный брак. Как сильно ей не хватало его, когда он погиб! Пол Лоуренс был хорошим мужем, и Джессоп Лоуренс будет таким же.
Элизабет прошла через холл и вышла из дверей, направляясь к летней кухне. Ночной воздух был прохладен, ветерок приятно освежал, и ей захотелось подольше тут остаться, но, конечно, она не могла себе этого позволить. Ее долг — занимать с Джессопом гостей, как подобает хозяйке дома.
Элизабет услышала женский смех, еще не успев войти в кухню. Кухарка у стола раскатывала тесто. Смех доносился из задней комнаты, и Элизабет не видела, кто там смеется.
— Маргарет, нам нужен хлеб и ветчина для гостей.
Кухарка оглянулась, продолжая возиться с тестом.
— Это все девчонки, хозяйка, ничего не могу с ними поделать. Я сказала им, чтобы пошевеливались, но они только хлопают ресницами и щебечут, как птички.
Элизабет потерла виски. В кухне было еще жарче, чем в доме. Запах жареной утки, апельсинов и пекущихся тортов смешался в один крепкий аромат, от которого ее затошнило. «Не нужно было пить вино», — думала Элизабет, направляясь в заднюю комнату. Войдя, она замерла как вкопанная: теперь понятно, почему девушки отлынивают от работы. Разумеется, виновником был О'Брайен. Что ж тут удивительного? Управляющий весело уплетал со сковородки пирог с начинкой из яблок и слив, запивая сладким сидром.
При виде хозяйки служанки замолчали. Две из них схватили уже готовые подносы и с виноватым видом проскользнули мимо Элизабет к двери. Оставшиеся две девушки стали поспешно чистить персики. О'Брайен засунул в рот очередной кусок пирога.
— Добрый вечер, Лиз, пирог очень вкусный.
— Что вы здесь делаете?
Он одарил ее одной из своих неподражаемых улыбок.
— Мэг пригласила меня отведать кусочек пирога. — Он махнул рукой в сторону двери, за которой только что скрылись две служанки. — Знаете Мэг? Такая рыжая.
Рыжая Мэг была помолвлена с молодым человеком, который управлял конюшней завода Лоуренса.
— О'Брайен, сегодня я праздную свою помолвку. Эти девушки должны прислуживать гостям в особняке, а не обслуживать вас на кухне.
— Извините, что помешал. Просто очень пирога захотелось.
У Элизабет кружилась голова, она не в силах была препираться с О'Брайеном. Она отвернулась.
— Куда вы?
— На улицу. — Элизабет открыла неприметную заднюю дверь кухни, ведущую в огород. Там было почти темно, падал только тусклый свет из кухонных окон. Элизабет глубоко вдохнула свежий воздух, надеясь, что ей полегчает.
— Лиз? — При звуке голоса О'Брайена она повернулась, нетвердо держась на ногах. — С вами все в порядке?
— О да, не беспокойтесь, — ответила Элизабет слабым голосом.
Он приблизился к ней по выложенной кирпичом дорожке. На О'Брайене были простые черные панталоны из тонкой материи и муслиновая рубашка. После зрелища расфуфыренных, как петухи, гостей вид его простого наряда действовал на Элизабет почти так же освежающе, как вечерний воздух.
— Лиз?
— Все в порядке, правда. Я просто выпила вина, а корсет у меня слишком тугой. — Голос Элизабет дрожал, как будто она вот-вот заплачет. — Чертовы туфли натерли мне мозоли.
— Проклятые женские моды. — Он взял ее за руку и подвел к маленькой садовой скамейке. — Сядьте, пока вы не упали. Вы сегодня что-нибудь ели?
Она отрицательно покачала головой. Так приятно было просто посидеть. Элизабет дотронулась до лба, пытаясь припомнить.
— Не знаю. Пирожное ела утром. Днем пробовала ветчину.
Он нагнулся и нашел ее лодыжку в складках юбок.
— О'Брайен!
— Господи, это всего лишь стопа, Лиз. Я не покушаюсь на вашу добродетель, я просто хочу посмотреть, как сильно натерты ноги.
Элизабет собралась было запротестовать, но почувствовала такое облегчение, когда он снял с нее туфли, что только вздохнула.
— Так лучше? — Он стал растирать ей ноги.
— Намного, — снова вздохнула она. Ощущение было восхитительное. О'Брайен массировал каждый палец.
— У вас кровь на чулках, разрешите, я их сниму?
— Нет, — выдавила Элизабет. Массаж О'Брайена действовал потрясающе. Когда он стал растирать вторую стопу, она застонала.
— Нужно было надеть ботинки, они никогда не трут.
— Конечно. — Элизабет с наслаждением откинулась на спинку скамьи. — Ботинки очень подходят к розовому шелку и французским оборкам.
О'Брайен окинул ее взглядом, и выражение его лица выдало, какое впечатление у него осталось от платья.
— Правда, ужасно?
— Это не ваш цвет. — Он качнул головой. — Вы выглядите не как цветущая, а как увядшая роза.
Элизабет рассмеялась. Вот и славно, что напряжение, копившееся весь день, немного спало. О'Брайен раздражал ее, но с ним ей было на удивление легко. Возможно, она привыкла к нему за то время, что они провели вместе в конторе и на заводе. И дело не в одном только О'Брайене. Печальная правда заключалась в том, что ей вообще было легче общаться с простыми людьми, рабочими, нежели представителями ее собственного круга. Чем дольше Элизабет работала на заводе, тем очевиднее это для нее становилось.
— Хотите, я принесу вам поесть? — спросил О'Брайен, отпуская ее ногу. — Я знаю, где раздобыть большой кусок пирога.
Она рассмеялась.
— Нет, не сейчас. Я перекушу, когда вернусь в особняк.
— А где же ваши спутники? — спросил О'Брайен, усаживаясь рядом с ней на скамейку. Элизабет удивленно посмотрела на него. — Я имею в виду собак.
