пошиба был неподдельный. Гости важно и без одобренного хозяевами приглашения расселись за столом президиума, тем самым подчеркнув схожесть с «недемократичными» повадками предыдущих властителей. Щелканов, не теряя времени, сразу занял трибуну и заявил притихшему залу, что он и есть тот самый 'ленинский грузчик', избранный населением управлять городом, в котором еще живут столь неразумные шоферы, вздумавшие выступить против нарождающейся «демократии» и не знающие, что 'молодые побеги плодоносных деревьев цветут вовсе не для шакалов'. После такого вступления Щелканов продолжил довольно толково и убедительно доказывать, что слухи о его многолетнем наблюдении в районном психоневрологическом диспансере не лишены оснований. Так, например, на вопрос из зала о стратегических планах новой городской администрации по улучшению жизни населения Щелканов без тени улыбки, с пафосом и даже с некоторым кокетством поведал о своем «историческом» директивном указании руководителям торговли организовать сезонную продажу дынь не только поштучно, но и на разрез дольками для тех, кому купить ее целиком не по карману. От таких бредней и подобного «громадья» планов городского рыночного романтика — новатора № 1 зал охватило легкое веселье. Даже смирно сидевший 'застольный экономист' Собчак перестал развлекаться ухочисткой и подленько захихикал, теребя свой галстук цвета пожара в джунглях.
Тут следовало бы отметить: на этот раз аудитория слушателей состояла не из столь милых сердцу Щелканова шелушащихся, небритых «демократов». Здесь послушать городского голову собрались обычные нормальные люди, простые работяги-шоферы, которым сподвижник и «коллега» Собчака по разгрому социализма в городском масштабе, естественно, кроме своего легкоформенного безумия и психического сдвига, продемонстрировать больше ничего был не в состоянии. Это стало вмиг доходчиво очевидным даже тем из набившихся в зале, кто единственной формой изложения мысли избрал еще с раннего детства только голый мат. Поэтому вместо белиберды о 'светлом демократическом будущем', пресловутом 'свете в конце тоннеля' и других 'реформистских грезах', вероятно, подробно описанных в разных учебных пособиях по психиатрии, наш стриженный под оксфордский газон оратор с упорством сильно подпитого, уже находящегося на стадии поиска чертей, ринулся отбиваться от всех сплетен разом, якобы опутавших его персону с ног до головы в завистливых глазах вдруг ни с того, ни с сего озлобившихся жителей вверенного ему судьбой города. Уместно сказать: слухи, как и вши, заводятся обычно в грязи и ужасе. А коли так, то опровергнуть их, не расчистив саму грязь, практически невозможно, особенно тем субъектам, жизненной планиде которых, подобно подброшенному факелу, суждено будет снова упасть в ту же канаву, откуда он взмыл вверх в эту странную эпоху, когда демлозунгами пестрели даже стены смрадных туалетов колхозных базаров и крупных железнодорожных станций.
Щелканов характерным фальцетом, распалившись и распоясавшись, доверительно заявил залу, что людская молва о нем — сплошное вранье и злобный наговор; что на работе он не склочничает, а работает, что возглавляемый им Исполком горсовета вовсе не госпиталь уродов, ханжей и малограмотных самодуров, а также не разгульный двор, щеголяющий своей злокачественностью, не обиталище всех мыслимых пороков и пока еще не пышная нива разврата. Затем он пояснил, что сам в быту скромен, выдержан и морально устойчив, а если и пьет, то средне, причем только сухое вино, к тому же белое; что свою кошку дефицитными сосисками не кормит по причине отсутствия самой киски, а также деликатесов, ибо в еде, даже будучи председателем Исполкома Ленсовета, не привередлив и ничем от простолюдина не отличается, разве что постоянно пустым холодильником, который Щелканов тут же предложил проверить, пригласив желающих в гости. Далее он поведал, что, являясь закоренелым «демократом», разумеется, ненавидит коммунистов, но эта ненависть, как выразился Щелканов, у него «братская». Правда, чем она отличается от обычной, оратор не растолковал даже рядом сидевшему партийному дезертиру Собчаку, которого, как и остальных присутствующих, неуместность таких откровений сильно развеселила. Затем Щелканов ни к селу, ни к городу объявил о своем желании сравнять количество якобы очень нужных всем новых открывающихся коммерческих банков с числом самих вкладчиков, от чего, по мнению Щелканова, уровень жизни населения страшно подымется. Он также заверил транспортников, что этот акт по зачатию новых банков будет проводиться совместно с регулированием численности городского населения, дабы за счет коренных жителей случайно не осчастливить полстраны. Под занавес своего выступления архитектор скорого банкротства городского хозяйства легко посетовал на свою жизнь, большей частью прошедшую в томительной безвестности, и пообещал восставший автопарк за манифестацию у Мариинского дворца не наказывать, намекнув на личное везение шоферов и былую сытость административных людоедов, обожравшихся в прошлом ритуальными обедами. Надо отметить: заслушанный краткий отчет о 'титанических усилиях' и начинаниях главы новой администрации города одобрения с аплодисментами у зала не вызвал. Подобная реакции не понравилась Щелканову, и он с обаянием холодильника покинул трибуну. Пошли выступления и вопросы из публики, спектр которых был необычайно широк. Интересовались не только размером зарплаты с разными побочными доходами бывшего грузчика, ставшего «мэром», но также всеми аспектами его здоровья и личной жизни, вплоть до марки употребляемого вина, частота пригубления которого была сразу четко определена профессионалами этого дела, сидящими в зале. Дотошные работяги методом опроса в доброжелательной форме пытались выяснить, с какого возраста Щелканов начал шкодить, а также степень хитрости, злобности, лукавости, мстительности, жадности, честолюбия, вкрадчивости и профессиональной расчетливости этого берейтора, неожиданно оказавшегося у власти, который, как, впрочем, и притихший Собчак, получив огромные права, считал, что все обязанности должны пасть на других.
Ответами на вопросы Щелканов пародийно смахивал на атамана банды — главного героя известной кинокомедии 'Свадьба в Малиновке'. Тот на сельском сходе, помнится, громогласно заявил, что «программа» его шайки — освобождение личности. 'Значит, будут грабить', — заключили внимавшие атаману крестьяне.
Наконец тяжело поднялся со стула степенного возраста шофер с выправкой застарелого радикулитчика и спокойно от имени масс подытожил «занимательную» встречу. Он, обведя взглядом присутствующих, не повышая сипловатого голоса, повел обстоятельный разговор об огромном вреде обществу, когда за совершенно неизведанное дело — управление городом, резко отличающееся по масштабу от подсобки даже крупного валютного магазина, берется бесстрашный грузчик, причем низкой квалификации. Что из этого выйдет — нетрудно догадаться любому сидящему в зале. Ведь если даже опытному, с большим стажем, водителю грузовика предложить на длинном, сочлененном автобусе, битком набитом пассажирами, махнуть по городу рейсовым маршрутом, да еще в час пик, то, не узнав, что означает каждая кнопка на панели приборов, никто из окружающих его шоферов не рискнул бы ехать. Поэтому откуда берется отвага рулить тем, чему не учился, не совсем ясно. То ли подобное сродни обычной крайней глупости, то ли младенческому азарту, свойственному маразматической старости сильно изношенного в жизни мозга. Человека настырно лезть править и повелевать тем, о чем он не имеет ни малейшего представления, как правило, заставляет, прежде всего, отсутствие устойчивой морали, принципиальности и честности.
(То есть именно все те качества, какие Щелканов с Собчаком теперь считают недостойным пережитком социализма, но при «застое» которого они наперегонки вовсю, чтобы иметь хоть какое-нибудь будущее, стремились наличие их у себя показать. Тот же Собчак, мечтая быть принятым в так нужную ему тогда партию, из последних сил домогался разных общественных нагрузок и поручений. Даже умудрился пролезть в агенты группы народного контроля родного факультета и ублажать университетский партком любованием декорации своего псевдоискреннего, яркого и ярого негодования к нечистоплотным на руку. О чем, надо думать, до сих пор с ужасом вспоминает комендант студенческого общежития, уличенный Собчаком в получении мелкой взятки, которому неистовый народный контролер с нахрапом голодного волка, забравшегося студеной зимой в теплую овчарню, настырно добивался и требовал поломать жизнь. Сегодня эту вычурную ненависть Собчака к изловленному им мелкому взяточнику можно объяснить не только незначительной суммой прихваченного, но, главное, невозможностью в то время самому «патрону» лапать направо и налево любые подачки. Глядя на Собчака в кругу ему подобных, можно быть уверенным: сегодня в рядах популяции нынешней «демократической» городской администрации не только приличных, но просто честных людей даже теоретически быть не должно. Иначе бы они выглядели белыми воронами в компании ложкарей и отпетого жулья, рвущего друг у дружки куски мертвечины убитой с их помощыо страны. Среди этой публики с полностью бесконтрольными порывами к разномодельному воровству, стяжательству, мздоимству, хапанью всего подвернувшегося и казнокрадству в самом что ни на есть примитивном виде,
