— Но раз ты можешь заглянуть в будущее, значит, можешь и прошлое увидеть. Я хочу узнать о своей сводной сестре Сильве.
— Ах, вот оно что? Бедняга! Тяжкая жизнь была у нее.
— А она когда-нибудь приходила к тебе?
— Часто. Часто приходила. Особенно в конце. Были у нее причины…
— Какие? — подалась я наперед.
— Ей не терпелось узнать свое будущее.
— Здесь люди, похоже, не хотят вспоминать о ней.
— Чему же удивляться… где она сейчас? Может, на дне морском… Ах бедняга, всегда такая грустная приходила…
— Ты что, видишь, как она лежит на дне моря?
Она вперила в меня свои проницательные глаза.
— Вот один день вижу, как она там лежит, а потом вдруг она совсем в другом месте.
— Но уж если ты действительно все понимаешь и все видишь так, как ты говоришь, должна же ты знать, жива она или умерла.
— Сколько народу клянется, что слышат ее голос сквозь вой ветра.
— То есть ты тоже считаешь, что она утонула?
— Лодку-то море вынесло, разве нет? Куда бы ей деться, если пустая лодочка была?
— Значит, и ты не знаешь, — грустно произнесла я.
— Вот этого я не говорила, мисс. Я сказала, что многие слышали голос призрака и что лодка вернулась пустая.
— Почему она ходила к тебе?
— Будущее знать хотела.
— Какая она была? Мы с ней похожи?
— Да, похожи как гвоздь на панихиду.
— Неужели ничего общего?
— Э-э, ну вот волосы у нее золотые были, целая копна. От матери ей достались. А от Келлевэев — ни черточки.
— Она ходила к тебе, потому что была несчастна?
— Секреты умеешь держать?
— Да! — Я буквально подалась вперед. — Да, обещаю.
— Мать ее приходила ко мне. Тяжелая приходила. Хотела избавиться от ребенка.
— Почему? — выдохнула я.
— Значит, были причины.
— А какая она была, ее мать?
— О, мадам Эффи из других краев. Отец твой всегда брал себе женщин издалека… ведь и твоя мать нездешняя была. А потом еще удивлялся, чего это жены его все по сторонам смотрят. Сам он по делам все время разъезжал — нынче мистер Яго за хозяйство взялся. Так вот, пришла она ко мне и говорит: «Тесси, я беременна. Нестерпим мне этот ребенок». А я глянула и вижу — поздно. «Поздно, говорю, мадам Эффи. На пару месяцев раньше надо было прийти. А сейчас уж ничем тебе не помогу».
— Несчастное дитя! Даже родной матери была не нужна.
— Хуже нет быть нежеланным ребенком. Сильва поняла это сразу, едва вообще научилась понимать.
— Ты, должно быть, помнишь меня ребенком.
— О, конечно, прекрасно помню. Для мадам Френсис ты что солнышко на небе была.
— Значит, счастливая была семья?
— Некоторым не дано счастье быть счастливым. Отец твой был из таких.
— Расскажи мне о последних днях Сильвы.
— Она приходила ко мне… дважды приходила… за неделю до…
— Она казалась тебе совсем безутешной?
— По ней разве можно понять? Смеялась, смеялась, а поди разбери, смех ли, слезы ли. Тогда она сказала: «Все будет теперь иначе. И меня здесь уже не будет, Тэсси». Мы поговорили, она хотела, чтобы я по руке ей погадала. Ничего хорошего там я не прочла. Но ей не сказала. Иногда я плохое не говорю людям.
Старуха подняла голову, будто всматриваясь куда-то в пустоту за моей спиной.
— Если вижу затаившуюся рядом тьму, я только предупреждаю: «Остерегайся!» Предупреждаю всякого — себя, его, тебя… да… тебя, мисс Эллен. Вот так-то.
Я не выдержала, обернулась почти непроизвольно.
Тэсси захохотала.
— Я всегда повторяю это. Остерегайся. Будь настороже. Всегда. А больше о мисс Сильве мне нечего сказать.
Я поняла, что могу уходить. Что же, хоть каплю добавила она к истории моей сводной сестры. На стол я положила несколько монет, как это в прошлый раз сделал Яго; быстрые глаза старухи сразу сосчитали денежки.
— Приходи, дитя мое, приходи еще, — пропела она, — приходи, как будет нужда.
Поблагодарив, я быстро вышла на залитый солнцем двор.
Два дня спустя, воспользовавшись штилем на море, я снова отправилась на побережье. В этот раз я собиралась заглянуть в «Полкрэг Инн», перекусить там, а потом пройтись по местным лавкам. Рождество было уже не за горами, и если мне придется встречать его на Острове, надо заранее позаботиться о подарках для всех родственников. Я твердо решила долго не задерживаться и, самое главное, от берега далеко не отходить, чтобы не пропустить изменение ветра.
Оставив лодку у причала, я сначала направилась на торговую улицу, где в нескольких магазинчиках купила кое-какие мелочи. В витрине одной лавки меня привлекла выставленная для продажи картина. Это был морской пейзаж — ясный летний день, сапфировое море, кружевная пена легких волн, набегающих на полоску золотого песка. Но завораживало в марине не это. Стайка белоснежных чаек, как брызги, рассыпанных над морской гладью, околдовала меня, восхитило удивительное контрастное сочетание белого и ярко-синего цвета на картине. И я поняла, что мне необходимо купить это полотно. Ведь глядя на него, где бы я ни была, я буду неизменно вспоминать Остров Птиц.
Уже потом пришла мысль, что этот морской пейзаж будет прекрасным рождественским подарком для Яго; порадовать его было даже важнее, чем сохранить эту картину на память себе.
Я зашла в дверь, сказала служащему, стоявшему за прилавком, что меня заинтересовала марина под названием «Чайки». Вглядываясь в эту работу пристальнее, я поняла, что она стоит обозначенной на ней цены. Чем дольше я смотрела на синее море и белых птиц, тем больше они нравились мне. «Беру», — сказала я.
Пока шло оформление покупки, какой-то человек появился из недр магазина. Я сразу узнала его. Это был Джеймс Мэнтон, художник, который жил на острове Голубых Скал и которого мы с Яго встречали в птичьем «заповеднике».
Глаза его сияли, на какое-то мгновение я подумала, что он рад исключительно встрече со мной, но быстро сообразила, что «Чайки» — это его работа, он просто как художник доволен, что его творчество оценили.
— О, да это мисс Эллен Келлевэй!
— И я вас узнала, — сказала я.
— Значит, вы покупаете моих «Чаек».
— Да они сразу заворожили меня. Едва я увидела в витрине вашу работу, я поняла, что должна приобрести ее.
— И что же вам здесь так понравилось?
— Цвет, в первую очередь. И птицы… живые птицы. Кажется, они так и взмоют в небо прямо с холста. А море… такое безмятежное, такое красивое. Теперь я знаю, какое море можно назвать идеальным, я еще не видела его, но буду ждать.
