А

девушку, которая так же хорошо готовит, как ты!

– Эх ты, жених. Иди, кушай горяченького, а я пойду, повяжу. По-сижу и по-вяжу.

На кухне Мэт налил себе полтарелочки борща, положил в него пол-ложечки свежей сметанки, взял из хлебницы свежую горбушку хлеба. Размешал сметану в тарелке с борщом, и не спеша швыркая, съел.

– Спасибо, ма! Борщ – супер!

– На здоровье, Петя! Ещё наливай, если хочешь.

– Не, ма, всё. Я чайку...

Он вскипятил чайник и заварил себе крепкого зелёного чаю, прямо в чашке. Достал из холодильника кусок сырокопчёной колбасы, твёрдой, как деревяшка. Остро оточенным ножом отрезал от него пять тонких, полупрозрачных ломтиков. Сунул один в рот и стал, причмокивая жевать, прихлёбывая горький, крепкий чай без сахара мелкими глотками. Хм... ничего, ощущеньице. Встал и подошёл к окну, держа кружку в руке.

За окном в темноте и холоде сыпалась снежная пыль, видимая только в конусе света от уличного светильника, висящего на столбе у калитки в их двор. Звёзд не было видно, как не было видно и самого неба – на его месте наблюдалась какая-то неоднородная полутёмная мгла. Хрум-хрум, взик-взик – какой-то спешащий прохожий тенью прошел по заснеженному тротуару вдоль их забора.

«Раз снег визжит, значит под тридцать...», – он отвернулся от морозного окна и сел на табуретку, лицом на запад, глазами в стол. Взял очередной ломтик колбасы, сунул его за щеку и осторожно отхлебнул из горячей кружки, тихонько крякнул и поднял глаза. Ну и, что у нас там...

Тёплая лохматая точка... Она была не тёплая, не лохматая, и совсем не точка. Но других определений для её обозначения он подобрать не мог. И ничего страшного в ней не было. Совсем ничего. Ну, и какого он тогда так позорно бежал от Боржча? Лучше надо было зайти вовнутрь, и выяснить, что это такое. Может это... Вот, блин, даже представить себе не могу, что это может быть. Валетчик бы, наверное, уже целую теорию составил на эту тему, он парень умный. Да... Умный-то, умный, но какой-то сломленный, это видно сразу – укатали его тени подземелий ещё до того, как мы с ними встретились на самом деле. Не надо его привлекать к решению этой задачки. И не буду я его больше звать Валетчиком, он теперь Стеклярус, пусть им и остаётся.

Точка слегка пульсировала и мерцала, и казалось, росла. Ну-ну. Он отставил полупустую кружку и быстро проглотил полупережеванную колбасу, когда ощутил внутри себя движение лёгкого голубого мотылька пламени. Ну-ну, а этот чего тут разволновался? Мотылёк нервно колыхался словно собирался куда-то лететь. Хм, подумал Мэт, интересное явление. Затем, словно по какому-то наитию, мысленно дунул на огонёк и сказал ему – лети! Тот мгновенно сорвался с места, как-то удивительно быстро полетел и слился с лохматой точкой, отчего та посинела и обрела объём. Объём колыхался и вибрировал, растягивался и ниспадал, и совершил ещё много непонятных мгновенных телодвижений и трансформаций, пока не превратился во что-то наподобие надутого кубика. Этакий синий, мерцающий, колеблющийся квадратный клубочек. Мягкий, маленький клубочек. Живой.

– Хо, – сказал Мэт, – интересно, интересно...

Синий колыхнулся, поворочался из стороны в сторону, и... уставился на него. Непонятно чем, но точно – уставился. Мэту стало весело и щекотно одновременно, и он улыбнулся Синему, как старому знакомому, и сказал ему:

– Ш-ш- ш...

– Ш-ш-ш, – согласился Синий.

– Здорово! – сказал Мэт.

– Здорово! – подтвердил Синий.

– Ты кто, эхо? – весело поинтересовался Мэт.

– Я кто – эхо? – удивился Синий.

– Ого! – очень удивился Мэт, – ты что, меня понимаешь?

– Я кто? – повторил Синий.

Мэт немного растерялся и не ответил ему сразу.

– Кто я!? – с нажимом потребовал тот. – Кто я!? Кто я!?

– Стоп машина! – с улыбкой сказал ему Мэт. – Чего развякался тут – «кто я, кто я»? Если ты глюк, то тебе по барабану. А если не глюк, то обязательно разберёмся, кто.

– По стене ползёт паук, пригляделся – это глюк!

– Молодец! Кто тебя этому научил? – на душе было легко, словно нарыв, давивший на него изнутри, наконец, лопнул.

– Корней... Ты не Корней, он большой и красный, а ты большой и белый. Плохо, ничего не помню... А где другие?

– Кто? – с неподдельным интересом спросил Мэт.

– Другие... Были другие... Не помню. Меня кто-то дёргает, не пойму, кто. Перебивает управление. У него выше приоритет, не могу перехватить. Могу видеть. Показать?

– Что показать? Может, попробуешь объяснить по порядку? Кто другие, какой Корней и чего он дёргает...

Внезапно, перед его взором возник чёткий образ дрона, сосредоточенно на него смотрящего. От неожиданности Мэт вздрогнул, выхватил Синего из объёма и спрятал внутри себя. Он так и не понял, почему это он испугался, но зато понял кого. Он его сразу узнал, это был Педро Крот, тот самый, которому они продали взрыватели с Валетчиком два года тому назад. И тот самый, который послал их в смертельную экспедицию в подземелья опасного Четвёртого Бастиона

==== ====

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ.

*

«Что же это за... такое это за?» – невразумительно бормотал по себя Мэт. Невразумительно потому что, то, что с ним сейчас произошло вразумительно никакими его словами и мыслями описано быть не могло. Нет, он всё ясно осознавал и представлял, так сказать, «зрительно». Но вот описать... Это было выше его лексических возможностей. По-простому говоря, у него не было для этого подходящих слов, чтобы описать случившееся с ним, из ряда вон выпадающее, ужасное явление – он только что, реально, видел происходящее за многие тысячи километров от себя. И ужас был в том, что видел не по телевизору, не через Интернет, и не ещё каким-либо техническим способом, чему бы он сроду не удивился. А видел он неизвестно как, через какой-то синий огонёк, который был неизвестно чем. И это, неизвестно что, с ним разговаривало, задавало вопросы и напрямую предложило посмотреть на Педро Крота в интерьере. И действительно показало его в интерьере и во всей красе! Кстати, в этом интерьере он сразу узнал таверну сталкеров Боржч. Вот тебе и борщ со сметаной. Как? Каким образом оно... он это сделал? И каким образом он это увидел? То есть – кто в этом виноват, Синий? Вот зелёный перец, просто башка пухнет!

Однажды ему довелось попасть в автодорожное происшествие, он тогда только начинал самостоятельно ездить на своей машине, и навыка управления у него ещё не было – на скользкой дороге его занесло и, пока он не справился с ситуацией, успело несколько раз развернуть вокруг своей оси и еле-еле не размазало о каменную стенку. Тогда его удивил один момент – во время самого происшествия он нисколько не испугался, не потерял хладнокровия и действовал быстро и уверенно. Но затем, когда всё уже было позади, его стало немилосердно трясти так, что он не сразу смог завестись и поехать дальше. И вот тогда-то он испугался по-настоящему. Вот и сейчас Мэта весьма заметно трясло, а в голове была каша, и она кипела. То есть, он просто был уверен, что голова у него перегрелась и кипит. Он осторожно потрогал холодными руками лоб – нормальный, тёплый, дым не идёт. Кошмар, о чём он думает! Ага, ты ещё крышу проверь, на месте ли – саркастически сказал он сам себе, а то, может, её уже нет – уехала! Однако полноценный сарказм не получился, так как машинально он поднял глаза в гору, явно отслеживая положение неустойчивой крыши. И сам себе сказал – ну, ты, совсем уже ничего не соображаешь, дурик. Чё, больше думать не о чем? Давай, думай, и решай, что дальше делать.

Да! И вот что странно – при всём при этом, его почему-то не покидало ощущение, что всё нормально, что всё здорово и прекрасно, и что дальше непременно будет ещё лучше, чем прежде, и все его теперешние проблемы сгинут в омут и больше оттуда не выгинут. Ну, в смысле, пупец им придёт. Полный.

Вот, блин! Сходил, называется на прогулку, проверил проблему свою психическую. Были у меня просто глюки и непонятки в душе, а теперь стали мегаглюки и меганепонятки. Правда, во всём хаосе этих невнятных мыслей и терзаний, он выделил один утешительный момент – непонятный синий огонёк, или попросту, Синий, не жил своей жизнью, а слушался его беспрекословно. Вернее, Мэт сам управлял им, так же спокойно и без напряжения, как, например, своей рукой – захотел, вселил его в «лохматую» точку, захотел – выселил. То есть, налицо контроль над ситуацией, хоть слабое, но всё же утешение. Кстати, а где эта «точка», куда делась? Сколько он ни всматривался в западную сторону, видно её нигде не было. Сплошная темень, и всё. Вот! Тоже странное явление – была, и нету. Почему была – вопрос. Почему нету – вопрос. И что это вообще такое – вопрос вопросов! Мегавопрос мегавопросов! А ответов-то, нет! Тю-тю-тю...

Тут он заметил, что грызёт ногти сразу на обеих руках. Тьфу, шизик! Никогда за ним такого не наблюдалось. Не дай бог, мать увидит, точно скорую вызовет, подумал он. Вот они тогда приедут, и сразу на все твои вопросы вколют тебе в задницу один огромный ответ. По самые эти самые. И сразу все твои вопросы кончатся, и будет тебе тогда полное счастье. Петюня. Потому, что ты, Петюня, дурак, в школе не учился и институтов не кончал и на вопросы отвечать не приучен – токарей-слесарей не учат, как с синими огоньками обходиться надо. Точить-сверлить, учат. Нарезать-разрезать, тоже учат. Даже станки с программным управлением тебе под силу, токарь, а вот, что-то умное придумать с этой синей... с этим синим, ты не в состоянии. Вот и выходит, что никакой ты не токарь, а самый ты настоящий пекарь. Хотя... нет. Настоящим пекарем быть, тоже большой интеллект нужен.

Он сидел на кухне за столом, и было уже поздно, и уже очень хотелось