живого быка отрубили и увезли в автомобилях задние ноги). В политическом отношении это было задумано хитро, но недальновидно, ибо преступность в глубине своей аполитична. Те фермеры, на которых делали ставку демократы, оказались еще более беззащитными, чем колхозы (во многих колхозах возникла патрульная служба). И в этих условиях правительство пошло на шаг колоссальной важности — пообещало фермерам предоставить боевое оружие для защиты своего хозяйства. Это кардинальным образом меняет традиционный для России образ государства. Речь идет о легитимации негосударственного насилия и наказания ('суд Линча'). Однако Россия — не Америка, и этот процесса, если он 'пойдет', наверняка будет сопряжен с тяжелыми потрясениями.
Громадный откат от правового образа жизни произошел и в ключевом для создания вожделенной рыночной экономики вопросе — в отношении к собственности. Реформа по сути своей свелась к экспроприации двух видов собственности, на которых основывался жизненный уклад нашей страны — общенародной и личной. Красноречива речь Б.Н.Ельцина на V съезде Народных депутатов РФ — она имеет значение, далеко не в полной мере оцененное депутатами, прессой, обывателями. Прежде всего, в ней признано, что неотъемлемой чертой нового экономического порядка является существование крупного социального класса обездоленных, причем обездоленных в такой степени, что их физическое выживание возможно лишь благодаря благотворительности. И масштабы этого явления таковы, что учреждается Министерство социальной защиты населения.20 Все мы знаем, что и раньше значительная часть населения жила трудно, многие — просто бедно (на этом и играли революционеры). Но это воспринималось как дефект системы, вызывающий возмущение. В 1991 г. сделан качественный скачок — бедность большой части народа названа нормой. Мы уже не должны ею возмущаться, как не возмущаются в Риме или Чикаго видом тысяч бездомных стариков.
Каков же был правовой смысл заявления об узаконенной бедности? Оно означало, что в результате перестройки и реформы проведена экспроприация населения — каждый гражданин, который был частичным собственником национального достояния (земли и ее недр, промышленных предприятий и т.д.), этой собственности теперь лишен. После 1917 г. были экспроприированы помещики и буржуазия — сравнительно небольшое по нынешним меркам достояние. Затем за 73 года общим трудом было создано достояние, признанное общенародным, то есть принадлежащим поровну каждому гражданину как частице народа. Именно потому мы ездили в метро за 5 коп. и покупали ботинки за 30 руб., что это было наше метро и наши фабрики, созданные для нашего потребления, а не выкачивания прибыли. Теперь это передано 'хозяевам'. Если бы наши старики получили за это компенсацию, они безбедно прожили бы остаток дней. Но наш народ компенсации не потребовал — его просто отвлекли путчами и другими спектаклями. Ну, не потребовал, так не потребовал — не надо хлопать ушами. Но мы говорим о праве.
Какие же правовые основания имелись для экпроприации? Никаких. Все было сделано при помощи парламентского подлога. Положение об общенародной собственности — ключевой момент всех конституций СССР — было тайком, без всяких дискуссий изъято из текста осенью 1990 г. в ходе 'уточнения формулировки' целого ряда статей. Это было сделано настолько тонко и незаметно, что когда в мае 1991 г. стали обсуждать закон о приватизации, большинство депутатов было уверено, что общенародный характер собственности на промышленные предприятия есть конституционная норма. Надо было видеть, как издевался над депутатами один из разработчиков закона о приватизации А.Бойко: 'Посмотрите в Конституцию, там ни о какой общенародной собственности и речи нет, давно вы сами же ее и отменили'. Я как эксперт участвовал в работе Комитета по экономической реформе, и цинизм этого подлога просто потрясал. Было такое впечатление, что ты попал на сходку уголовников, для которых нет ни права, ни морали. Но хоть кто-нибудь из видных интеллигентов, адептов правового государства, попробовал протестовать — не по существу, а именно с точки зрения права? Никто.
После августа 1991 г. еще легче оказалось произвести грабеж личной собственности через дикое повышение цен, уничтожившее все трудовые сбережения. Как сказал Ельцин, 'Россия берет на себя ответственность правопреемницы СССР'. На деле же правительство РФ кардинально отказалось от той ответственности, которую нес СССР перед гражданами. В СССР гарантировалось скромное, но достойное обеспечение старости. Сейчас ворам отданы не только отобранные у народа предприятия — им отдана отобранная у стариков их скудная 'потребительская корзина'. Какая же здесь правопреемственность! Государство Российская Федерация нагло отказалось платить долг общества нескольким поколениям граждан. На какое же отношение к собственности новых хозяев могут расчитывать реформаторы?
Потом напечали ваучеры, по которым якобы каждому гражданину выдадут его долю государственной собственности. Не будем даже говорить о смехотворной сумме, которая возвращается владельцу (реальная его доля в основных фондах оценивается в 650 тыс. долларов). Посмотрим на правовую сторону. Закон о приватизации, хотя и грабительский, предписывал введение именных приватизационных счетов, которые должны были индексироваться в соответствии с инфляцией и не могли продаваться. Вопреки закону, людям раздали безличные чеки.21 Это означало, что следующим шагом будет организация голода. Доведенные до обнищания люди были вынуждены продавать свои чеки или акции. А теперь Е.Боннэр издевается: 'Главным и определяющим будущее страны стал передел собственности. У народа собственность так и ограничится полным собранием сочинений Пушкина или садовым домиком на шести сотках. И, в лучшем случае, приватизированной двухкомнатной квартирой, за которую неизвестно сколько надо будет платить — многие не выдержат этой платы, как не выдержат и налог на наследство их наследники. Ваучер не обогатит их, может, с акций когда-нибудь будет хватать на подарки внукам'.
'Маховик перестройки', о котором говорил Горбачев, отбросил нас далеко назад от правового общества. Лишь за 1990 г. прирост числа убийств в РФ был равен числу всех погибших за 10 лет афганской войны советских солдат и офицеров. Не число убийств, а только их прирост! По этому поводу пресса хранила молчание — кровь, не приносящая политических дивидендов, ценности не имеет. О каком праве может идти речь, если государственное телевидение и пресса стали совершенно открыто служить посредниками в преступных сделках. Газеты занялись сводничеством (в том числе организуя оргии с извращениями), по телевизору диктор центрального канала предлагает 'продать орден Ленина и другие награды'. И то, и другое — уголовные преступления. А как с правами потребителя, о которых так много говорилось в первые годы перестройки? На каждом шагу, прямо на улице и в государственных магазинах, продавался импортный спирт. А телевидение предупреждало, что он бывает токсичен, что от него можно ослепнуть.22 Если так, то почему же его продавцы не в тюрьме? Почему этот спирт не изъят милицией, ФСБ, армией и не уничтожен (как уничтожили, например, десятки тонн черной икры в 1972 г. при малейшем подозрении на зараженность — грузовики везли ее сжигать под охраной солдат)? Можно ли себе представить такое при нашем 'неправовом' режиме восемь лет назад? Где же наши правоведы и правозащитники? Ведь дело не только в конкретных делах, дело в том, что закон попирается демонстративно, с явной целью приучить людей к мысли о том, что начал действовать закон джунглей. И люди это уже понимают. На дорогах представители 'нового класса' демонстративно нарушают самые важные правила движения — проезжают на красный свет, едут по полосе встречного движения. Инспекторы ГАИ вынуждены отворачиваться, они знают, у кого теперь власть.
Интеллигент-демократ скажет, что все это — издержки революции, что мы переболеем этим периодом бесправия и бандитизма, а потом общество стабилизируется, и будет наведен порядок, как после гражданской войны 1917-1920 гг. Судя по тому, что мы видим и слышим, эти надежды иллюзорны (что прямо признал и сам обер-полицмейстер А.Мурашев: 'У нас будет, как в Чикаго'). В реформу уже заложен, и можно утверждать, что сознательно, генотип не производительного, а криминального капитализма. По мере укрепления он будет не терять, а усиливать свой преступный характер — это говорит не только криминология и теория капитализма, но и весь исторический опыт. Нынешний политический режим оздоровить общество уже не сможет. Он не хозяин, а подручный. Возврат к какому-то праву будет возможен лишь после принципиальной смены курса реформ и уже обойдется большой кровью. Тем большей, чем позже это случится — каждый день в банды втягиваются
