Интеллигенция на пепелище родной страны

и связываются круговой порукой все новые юноши, подростки и даже дети. Посмотрите, как быстро меняются лица, разговор и поведение мальчиков, которые на перекрестках протирают стекла машин у нуворишей. Это — рекруты оккупирующих город банд.

Да дело и не только в этой реальности смутного времени. Дело в том, что идеальные представления о правовом государстве у 'чистых' идеологов нашей демократии предполагают полное разрушение основ правовой жизни в России. А с другой стороны, политические представления демократов-практиков на деле тяготеют не к праву, а тоталитаризму.23 Самым искренним и идеологом перестройки считается академик А.Д.Сахаров. В отношении концепции правового государства он и провозгласил принцип, приведенный в эпиграфе.

Эта лаконично выраженная мысль означает полный и необратимый разрыв со всей той системой права, которая существует в традиционном обществе, разрыв непрерывности всей траектории правосознания России. Суть в том, что правосознание и даже система права у нас не были записаны в законах. Конечно, в любом обществе система права базируется на господствующей морали, на представлениях о допустимом и запретном, но в современном обществе все это кодифицировано в несравненно большей степени, поскольку в нем разрушена единая ('тоталитарная') этика. В традиционном обществе право в огромной своей части записано в культурных нормах, табу, преданиях и традициях. Эти нормы до такой степени сливаются с правовыми, что большинство людей в обыденной жизни и не делают между ними различия. СССР в понятии демократов не был правовым государством, но существовали неписанные моральные нормы, которые считались даже законом (то есть, большинство людей искренне верило, что где-то эти моральные нормы записаны как Закон). Когда власти эти нормы нарушали, они старались это тщательно скрыть.24

Конечно, табу наpушаются, но это скpывается, пеpедается из уст в уста как легенда, становится 'чеpным мифом'. Тpадиционное госудаpство 'стыдливо'. Госудаpство гpажданского общества заменило этику пpавом, законом. Оно в пpинципе 'стыда не имеет', в нем бывают лишь наpушения закона. Кpовавое воскpесенье доконало цаpизм, а pасстpел в Чикаго вообще никакой моpщины на США не оставил. Да это видно и по нам. Хpущев пошел на уличные pепpессии в Новочеpкасске (в масштабах, по меpкам Запада, ничтожных) — но как это скpывалось. Это был позоp, Хpущев его и не пеpежил. Ельцин посылает танки pасстpеливать людей в течение целых суток в центpе Москвы с пpевpащением этой акции в телеспектакль на весь миp. И понятие гpеха пpи обсуждении этой акции вообще исключено.

Представление о праве А.Д.Сахарова означает, что в обществе снимаются все табу, все не записанные в законе культурные нормы. Кажется курьезом, а на деле огромное значение имел недавний случай заключения в Италии брака между братом и сестрой — не нашлось закона, который бы это запрещал. Аргументы же молодоженов были неотразимы: это экономично, они гарантированы от СПИДа, а потомству вреда они не нанесут, так как детей заводить не собираются. Западное свободное общество это проглотило (как и нередкие уже браки между мужчинами). Значит ли это, что к подобному готова Россия и все населяющие ее народы?

Если бы тезис А.Д.Сахарова реально был осуществлен на практике, это означало бы моментальное скатывание общества в абсурдную гражданскую войну. Сбрасывание общества в массовое насилие происходит, когда человек теряет систему координат, критерии различения добра и зла. Ученый и философ В.Гейзенберг, который наблюдал это в фашистской Германии, пишет: 'В жизни отдельного человека это проявляется в том, что человек теряет инстинктивное чувство правильного и ложного, иллюзорного и реального. В жизни народов это приводит к странным явлениям, когда огромные силы, собранные для достижения определенной цели, неожиданно изменяют свое направление и в своем разрушительном действии приводят к результатам, совершенно противоположным поставленной цели. При этом люди бывают настолько ослеплены ненавистью, что они с цинизмом наблюдают за всем этим, равнодушно пожимая плечами'. Слава Богу, сознание 'совков' достаточно инерционно, его не удалось достаточно раскачать за годы перестройки и реформы. И все же семена 'нового правового мышления' посеяны.25

Люди с мышлением демократов-евроцентристов просто не понимают традиционного права, оно им кажется бесправием. Вместо того, чтобы постараться понять, каким правом жил народ в СССР, демократы начали это право ломать. И дефект кроется в самом идеальном проекте.26

Очевидно, что оптимальным для гражданина является то общество, в котором вероятность стать жертвой (хоть преступника, хоть государства) минимальна. Нам говорят, что в 'неправовом' обществе (хотя бы советском) произвол государства столь велик, что риск стать жертвой этого произвола нестерпим, ибо государство по сути своей антигуманно и без узды права становится кровавым. Это верно лишь по отношению к государству современному. Там снимается контроль общей этики, и он заменяется контролем закона. Какой контроль сильнее — зависит от конкретных исторических условий. При всей архаичности и злоупотреблениях советской милиции этический контроль над милиционерами со стороны общества был очень силен. И мы имели благородную и заботливую полицию. Многие это уже осознают.

Так вот, до 1985 г. при некоторой угрозе неправовых действий государства гражданин был очень надежно защищен от преступника. А преступник был очень уязвим к возмездию со стороны государства. Преступник был плохо 'социально защищен'. Наши правозащитники постулировали: лучше оставить на свободе десять преступников, чем осудить одного невиновного.27 И все бездумно согласились с постулатом, не спросив, идет ли речь именно о десяти преступниках. А если о ста? О тысяче? Обо всех? В том-то и дело, что речь в действительности шла именно обо всех преступниках, о том, чтобы, размахивая дубиной правового государства, наложить запрет на преследование преступников в принципе.

Что же произошло в результате слома 'неправового' государства? Сначала резко снизилась вероятность возмездия преступнику и, соответственно, возросла вероятность стать его жертвой для гражданина. А затем, на первый взгляд парадоксальным образом, стала нарастать и вероятность стать жертвой произвола со стороны государства. Ибо этический контроль разрушается моментально, но правовая-то узда от этого вовсе не появляется (показательна полиция тех стран 'третьего мира', которые скопировали систему современного западного общества). Чего кривить душой — политики просто 'сдали' обывателя преступникам. И им помогали наши чистые душой правозащитники.

Разница между демократическим и традиционным правовым мышлением хорошо представлена в повести братьев Вайнеров 'Место встречи изменить нельзя', в телефильме по этой повести и в прессе по их поводу. Авторы создали модель: интеллигентный, с развитым правовым сознанием Шарапов — и склонный к произволу 'совок' Жеглов. 'Литгазета' так и писала: в Жеглове выражена духовная и правовая сущность сталинизма. Но Жеглова играл Владимир Высоцкий. Он, сохранив смысл модели, наполнил ее жизненной правдой, которую помнят все те, кому за пятьдесят. И попробуйте спросить этих людей — думаю, большинство признает, что в той конкретной исторической реальности был прав Жеглов, а не Шарапов. Более того, Шарапов только потому и мог позволить себе роскошь быть 'чистым', что использовал результаты 'грязной' работы Жеглова. Суть в том, что традиционное мышление охватывает взором всех участников правовой драмы и заботится о согласовании всех интересов (а не только интересов подозреваемого как потенциальной жертвы государства).

Особенно разрушительный для общества характер принимает идея 'правового государства' в том случае, если начинают судить прошлое, придавая обратную силу новым, не устоявшимся (и даже явно не сформулированным) нормам. Вот С.Ковалев требует осуждения уже не КПСС, а всего народа за то, что он 'принял Сталина', да и потом сильно грешил: за последние 20 лет в тюрьме перебывало 300 диссидентов, а никто не бунтовал. И особый гнев вызывает тот факт, что всякие апелляции диссидентов к Западу воспринимались неодобрительно. Но в традиционном обществе право вытекает из правды, то есть, из норм всеобщей этики. Как и любые нормы, они нарушались, но формирующую общество функцию выполняли. Диссиденты апеллировали вовне (неважно, к ООН ли, Рейгану и т.д.), но, независимо от нынешних оценок, у нашего общества был 'синдром осажденной крепости' — никто этот факт, отмеченный еще Менделеевым, не оспаривает. При таком умонастроении апелляция к противнику в холодной войне казалась близкой к предательству. Судить за это советского человека тех лет сегодня глупо, ибо речь идет о мировоззрении, об идеалах, которые явно доминировали в