— Развития чего? — оторопел от закрученности фразы Адвиаг.
— Всего. От политической жизни страны до собственного отпуска.
— Он прав, — неохотно сказал Пассер. — Опять прав. Это начинает надоедать. Михаил Семёнович, как вас только жена терпела с таким-то занудством?
— Домой я приходил для того, чтобы любить.
Пассер не ответил. Он ещё в самом начале карьеры, на первых своих допросах убедился, что препираться с матёрым реформистом всегда обойдётся дороже себе, чем ему. Даже с учётом того, что в твоих руках пыточное кресло и десяток палачей, а у реформиста только его острый язык. Слишком хорошо мятежники умели находить слова, которые застревали в душе как заноза.
— Активность братств резко пошла на спад, — сказал Адвиаг, — зато деятельность ордена Белого Света осталась на прежнем уровне.
— Региональная зависимость есть? — уточнил Пассер.
— Да, Гирреан, как и всегда. Михаил Семёнович, — глянул на него Адвиаг, — может, хоть вы знаете, что надо ордену в Гирреане? Об их тамошней активности мне сообщил инспектор ВКС, но так толком и не смог объяснить, что орден может искать в пустоши.
— Милтуан, — не задумываясь ответил Михаил.
— Что? — растерялся Адвиаг.
— По доброй воле с Большой земли в пустошь только по трём причинам можно приехать — чтобы жениться на гирреанке, чтобы без помех зализать душевные раны и чтобы узнать приёмы управления милтом. Ну ещё медики в интернаты работать едут, но это уже другая область причин и побуждений. Для орденцов свадьба отпадает сразу, душевные раны по причине отсутствия оной маловероятны, так что остаётся только милтуан.
Пассер и Адвиаг смотрели непонимающе.
— Но почему пустошь? — спросил Пассер. — Неужели нельзя поехать ради этого в Пиррумийские леса и в Валларское нагорье?
— Горцы и полесцы не любят чужаков вплоть до немедленного умерщвления. А в пустоши они более или менее разговорчивы, при желании с ними можно достичь взаимопонимания даже в том, что касается милта.
— Или укрывательства беглых преступников, — ядовито сказал Пассер.
— И полесцы, и горцы любят приглашать гостей, — улыбнулся Северцев. — А по их обычаям хороший гость — это благословение небес, которое надо всячески оберегать от чужих глаз и рук. Особенно, если в них зажаты кандалы.
— Хороший гость не приходит без подарка, — заметил Адвиаг. — Однако что можно подарить тем, кто отвергает все дары цивилизации?
— Звезду своего сердца, — серьёзно ответил Михаил. — Иные дары там не котируются. Это вам, сударь Адвиаг, подтвердит любой этнограф, который не по чужим трудам о Валларе и Пирруме книжку писал, а сам был там хотя бы один раз.
Адвиаг и Пассер озадаченно переглянулись.
— А нельзя ли попроще? — попросил Адвиаг. — Как для совсем тупых.
Михаил улыбнулся.
— Попроще, судари, объяснить может только легенда. Если вам не скучны такие вещи, то могу рассказать.
— Пожалуйста, — кивнул Пассер.
— У полесцев есть такой полубог-полускоромох-полугерой
— Интересная легенда, — пробормотал Пассер.
— Это ещё не всё, — сказал Михаил. — Даже самый великий герой или могучий бог не может жить без сердца. Так что Эрдо-Кухла должен был или умереть, или создать себе новое сердце. Тогда он при помощи жара своих песен развёл в дыре, которая осталась у него в груди после удара мечом, костёр, который и стал его сердцем. Чтобы этот костёр не погас, Эрдо-Кухла постоянно должен петь. Искры от этого костра летят в небо и падают звёздочками на землю. И опять-таки, чем больше звёздочек упадёт в людские ладони, тем сильнее становится Эрдо-Кухла, тем звонче его песня.
— Я подумал, — проговорил Адвиаг, — что Эрдо-Кухле отдаст своё сердце кто-нибудь из людей в благодарность за спасение от Сатаны.
— И вы способны назвать богом или героем того, кто ради спасения собственной жизни оборвёт чужую? — поразился Михаил. — Ведь людь без сердца обречён на смерть.
— А хватать сделанные из сердца звёзды и греть на них руки — это нормально? — разозлился задетый за живое Адвиаг.
— Вы легенду сначала дослушайте, — сказал Михаил, — и тогда уже выводы делайте.
— Так это ещё не всё? — охнул Пассер.
— Конечно, сударь, — ответил Михаил и продолжил: — Сиять звёзды могут лишь в небе. Чтобы свет звезды не померк в обычном людском доме, ей надо отдать часть своего тепла. Поскольку же сделана звезда из сердца Эрдо-Кухлы, то тепло, которое поддерживает её сияние, даёт силы и Эрдо-Кухле. А чем громче звучит песня Эрдо-Кухлы, тем глубже зарывается перепуганный царь зла Сатана в грязную лужу, и у него даже мысли не появляется о том, что можно вылезти, собрать оружие и вновь пойти вредить людям.
— А если люди не захотят брать звёзды в дом? — спросил Пассер. — Разонравится им такой светильник, надоест.
— Это смотря как светить, — сказал Михаил. — Каждое сердце рождает свои звёзды. Сияние одних звёзд ласкает взгляд, свет других обжигает глаза.
— Легендочка, однако, — пробормотал Адвиаг.
— Нормальная легенда, — пожал плечами Михаил и занялся таблицей.
— Михаил Семёнович, — тихо сказал Пассер, — введён в действие закон, гарантирующий бенолийцам право свободно исповедовать любую религию или не исповедовать никакой. Теперь ваш тесть может уехать из Гирреана. В столице начато строительство множества таниарских святилищ. И в каждое нужен священник.
— Из Гирреана рабби Григорий согласится уехать только ногами вперёд.
— Но почему?
— Потому что верит, что хотя бы некоторым из заблудившихся на жизненных путях поможет выбраться на правильную дорогу. Это не мои слова, а цитата из обычных ответов рабби Григория.
— Заблудившиеся — это уголовники, что ли? — возмутился Пассер.
— А что они, не люди? Возмездие за прошлые дела получили, так что самое время подумать о том, чем заниматься в будущем.
— Из вас получился бы отличный священник, — заметил Адвиаг.
— Еретик из меня хороший получился. Как ни крути, а я пошёл против всех норм и правил своей партии. Пусть идею её не предал, но догматы отверг. Повезло ещё, что на костёр не угодил, — как в прямом, так и в переносном смысле. Хотя… Всё ещё впереди — и суды, и костры.
— Или пьедестал, — сказал Адвиаг.
— Маловероятно, — улыбнулся Михаил, не отрываясь от таблицы. — Разве что в качестве подножия для виселицы.
