— Ну хорошо, пока ты разбираешься в своих сложных чувствах, объясни мне параллельно — что это такое? — он показал на лже-Корускант.
— Мир.
— Да? Здесь, кроме тебя, есть кто-то?
— Зачем ты пришёл?
— Ревность, — усмехнулся Куай, — великолепное чувство. Только очень мешает жить.
— Согласен. Ну и что?
— Я долго тебя искал.
— Я не подозревал о глубине твоей привязанности.
— Ты не понял, — жёстко сказал Куай. — Я долго искал тебя, потому что тебя не было нигде. Во всех местах скопления наших. Знаешь, сколько я их перебрал? Я узнал, что ты удалился, гм, в уединение.
— Ну, удалился.
— Ты один из самых сильных, Мейс. Ты нам нужен.
— Я отбыл своё магистром Ордена. Хватит.
— Ты до сих ревнуешь ко мне?
— Было немного обидно, — ответил Мейс, — оказаться немного формальным главой Ордена. Немного исполнителем… Всё-таки мне казалось, что я самостоятелен в своих решениях.
— Тобой руководил магистр Йода. Он старше и опытней. А ты взрослый человек. Обижаться в твоём возрасте…
— Манипулятор-враг бьёт не так больно.
— Бедненький. Ты сам использовал прочих джедаев. И посылал их порой на смерть по причине, известной только тебе. Ты идеальный исполнитель, Мейс. Хороший воин. Но интриги и сложные комбинации — не для тебя. У тебя другие таланты. И каждый в Ордене делал то, к чему был приспособлен лучше. Ты слишком прям. Слишком. А твоя детская обида в мире великой Силы — смешна. Удалился в затвор. Создал мир — или нашёл — и медитирует на свою обиду. Хватит, пошли. Ты нам нужен.
Мейс странно смотрел на него.
— Грубая работа, хочешь сказать? — усмехнулся Куай. — Я с тобой не работаю. Это с чужаками я выбираю интонацию, давлю на слабые места, затрагиваю желания, интересы, гордость. Это с чужаками я не позволяю себе ни резкости, ни прямоты. Напротив: посочувствовать, дать понять, что рассчитываешь, попросить, подвести к мысли и действию — мягко, аккуратно. А с тобой, сотоварищ, я не буду ни лгать, ни играть. Пошли. У нас серьёзная опасность.
— Ты хоть скажи, какая.
Морда Мейса, как всегда, была непроницаема. И взгляд — тоже. Вот это было проблемой: взгляд. Обычно живые существа могут сохранить бесстрастное выражение лица. А у некоторых видов это вообще мимическая особенность вида. Но глаза… через них входит наибольшее количество информации, через них же выходит. По крайней мере, для людей. А у Мейса взгляд был — как стекло. Как зеркало, в котором отражался лишь собеседник.
Хуже. Воин Мейс хорошо усвоил уроки бесстрастия. Именно потому, что оно ему плохо давалось. Усвоил, вбил, сделал второй личиной. А когда понял, что полностью бесстрастным быть не может — помог волей. Сильнейшая воля без примеси эмоций — упругим барьером вставала из глаз. За барьер пробиться не мог никто.
— Ситхи отрезали себя от Силы. И часть мира вместе с собой.
— Ну и что?
Куай на секунду растерялся. Он ожидал любого — но полное равнодушие стояло там на последнем месте.
— Тот мир может погибнуть.
— А мне накласть. Я там не живу.
— Мейс. Его гибель может создать воронку, чёрную дыру, прореху — здесь. Что-то вроде глобальной природной катастрофы.
— Какой ужас.
— Мейс. Ау.
— Уа. Я не понимаю, что ты так дёргаешься. Ну, будет катастрофа. И что?
— Тебе всё равно?
— Нет, не очень. Мне будет интересно. Наверно.
Куай смотрел на него.
— Что с тобой? — спросил он спокойно.
— Ничего. Просто я переруководился. Перепереживался за судьбу галактики. За судьбу Ордена. Меня уже стало тошнить от бумажек, инструкций, руководств, совещаний, миссий, интриг, сложных планов по захвату власти. Я воевать хотел, а этого мне мало дали.
— Ты сражался с Палпатином.
— Да, — ответил Мейс, и на его лице впервые вместо чугунного бесстрастия проступила удовлетворённая усмешка. — Я сражался с Палпатином. Один на один, — он снова улыбнулся.
— Замечательно, — сухо сказал Куай. — Я очень за тебя рад. Если учесть, что он положил вас, как малых детей… Сколько вас было? Четыре?
— Да, — Мейс продолжал улыбаться. — Арестовывать новоявленного императора мы пришли вчетвером. Именем республики…
— Ты перемедитировался, — оценил Куай интонацию Мейса.
— Нет эмоций — есть покой, — ответил Мейс.
— Спасибо, я помню.
— Пожалуйста.
— Ты можешь объяснить мне свою улыбку?
— Она так непривычна на моём вечно тупом лице? — ухмыльнулся Мейс.
— Она что-то обозначает. Что-то, связанное с арестом Палпатина. Что-то, что я не знаю.
— Оперативник Куай не знает, что сделал администратор Мейс. Ужас. Вообще-то ты знаешь. Палпатин зарубил троих, а потом выбросил в окошко — меня. В промежутке между этим мы неплохо порубились.
— Я знаю, — сдержано сказал Куай.
— Видишь, как всё просто.
— Мейс.
— Что?
— Что ты не договариваешь?
— Умный мальчик Куай оказался на месте, куда он обычно ставил прочих — и ему не понравилось?
— Ну у тебя и комплекс.
— Ага. У тебя всегда был здорово подвешен язык. И умом ты блистал. Именно блистал. Найти ответ, решение, спланировать операцию, комбинацию, интригу, а в промежутках между работой профонтанировать избытком сил и ума, небрежно высмеять всё и вся, а если высмеянный попытается что- то вякнуть — тут же положить его с закрытыми глазами. Весело, добродушно, при всех. Никто не сравним был с тобой в остроте и живости языка. И даже не пытался.
— Восхитительно. В мире Великой Силы ты решил вспомнить всё. Я в пять лет у тебя косичку не срезал? Или года в три — подножку не ставил? Бутылочку отбирал? Мейс. Ты стал главой Совета, а я — бродягой…
Мейс смотрел на него и усмехался.
— Что?
— Ничего. Я вспоминаю детские обиды.
— Да сколько угодно.
— …только я опять стал нужен? Старый воин Мейс? Когда надо драться и управлять, а не болтать языком? Я всегда думал — трудно… А вот управленец из меня получился вполне неплохой, — Мейс будто забыл о существовании Куая. Сейчас он думал и говорил — самому себе. — Сидел, сметы составлял, о
