непримиримости к любой другой точке зрения на мир, нежели своя.
— Да.
— Это было воспитание, направленное на создание определённого рода личности.
— Да.
— А где свобода?
— Какая свобода?
— Свобода!
— Ты ищешь свободы?
— Да!
— И нашёл?
Он засмеялся.
— Я нашёл Татуин… Так у ситхов тоже нет свободы?
— Постой, — терпеливо сказала Рина, — а есть ли она вообще?
— Я бы мог стать наёмником, — издевательски бросил Кеноби, — мог бы создать семью, мог бы улететь хрен знает куда — но вместо этого я сидел на Татуине и ждал, ждал, ждал — когда вырастет Люк, когда сын Вейдера сможет отомстить за нас отцу. Какого чёрта ты тыкаешь мне в выбор, которого не может быть?
— Ты хотел отомстить?
— Я хотел добить. У меня не получилось.
Она так внимательно смотрела на него.
— Я не понимаю, — вдруг сказала она, — зачем тебе это было нужно?
— А вам? Вам, тысячу лет жившим ради мести?
— Нам нужна была власть.
— Вот как.
— А месть… Не только. Просто месть концентрирует и не даёт расслабляться. На протяжении тысячи лет жизнь каждого из ситхов определялась целью. Тем, что было вложено в него в детстве. Определённый внутренний каркас мировоззрения, который заставлял их действовать так, а не иначе. Не растворяться, а противостоять. Было необходимо сохранить определённый тип личности. Который был уничтожен.
— Значит, детей не спрашивали, а вставляли им каркас?
— Да.
— Каркас или клетку?
— Зависело от того, насколько их собственная природа была к этому близка.
— А как это определяется? Как вы вообще определяете природу?
— Интуитивно, — сказала Рина. — С помощью Силы. Но выбора часто не было, и брали то, что есть. Иногда ребёнок умирал. Если оказывался совсем не годен. Но по возможности искали близких по природе. Легче учить. Больше можно вложить. И больше уверенность в том, что, став самостоятельным, он передаст уже своему ученику не суррогат, а то, что нужно.
— Вы передавали тип личности из поколения в поколение?
— Да. Именно это было главным, что надо было хранить.
— Фанатики.
— Доля фанатизма в этом была. Иногда и не доля.
— А у тебя?
— А я просто люблю убивать.
— Ясно…
— А как это делалось в Храме?
— Что?
— Определялось, подходит ли ребёнок?
— Никак, — ответил Оби-Ван. — Зачем, если всё равно…
— У тебя был каркас или клетка?
— У меня был Татуин, — ответил джедай. — Планета песка и рабов. Проклятая планета.
— Расскажи мне про Мустафар.
Он вздрогнул:
— А твой учитель…
— Расскажи мне про
Оби-Ван смотрел в глухую тьму панорамного экрана.
— Зачем тебе всё это?
— Затем, что ты хочешь рассказать.
— Не тебе.
— Именно мне. Я ведь обрубила твои ниточки, марионетка.
Девчонка не достала меч, не скрестила его с джедайским — пламя ровно гудело в миллиметре от её лица.
— Расскажи мне про Мустафар, — сказала Рина. Глаза её смеялись. — Расскажи мне про Татуин. Ты кое-что не понял. Ты можешь стать наёмником. Можешь завести семью. Можешь улететь хрен знает куда и бродить по планетам. Ты можешь плюнуть на форсу, а можешь в неё углубиться. Ты свободен, джедай. Пока — свободен. Только нам придётся воевать. Скоро. С кем ты. И за кого ты. Скажи сейчас. Чтобы мне не пришлось тебя убить снова. Перестань ныть. Ты свободен. А теперь выбирай. Сам. Здесь нет твоих учителей. И нет твоей Силы.
Оби-Ван сел. Выключил меч.
— Мне надо подумать, — сказал он очень спокойно.
— Думай. У нас есть несколько часов.
— Мустафар, значит?.. Ты винишь меня за то, что я твоего учителя — не добил.
— Нет.
Он вскинул голову.
— Что? Разве не… — ядовитым хохотом: — Он же горел, я должен был его добить, это достойно презрения, что я оставил его медленно умирать, мучиться, жить…
— Жить.
— Что?
— Жить.
…Ты должен был его добить, а оставил мучиться и жить. Мастер говорил мне, что у тебя была истерика. Сильная истерика.
— И это, конечно, смешно крутому ситху.
— Бен. Ты меня слышишь?
— Даже не хочу!
Она присела на корточки, её лицо оказалось на уровне его колен. Она смотрела снизу вверх — внимательным взглядом.
— Истерика позволяет сделать то, что невозможно сделать в нормальном состоянии. Бен, смотри на меня. Слушай. Я знаю, что рядом на планете был милый зелёный гремлин. Который отнюдь не сражался с Палпатином. Он знал, что главного ситха ему не убить — там много охраны, а император не настолько дурак, чтобы позволить себя замочить исключительно ради честного боя. Он знал, что настоящий удар по старшему он нанесёт, убив младшего. В паре с тобой. Вы обработали Амидалу, точней — она сама обработала себя своим нервным беременным состоянием, вы только довершили дело. Ты стал драться с учеником, а Йода ушей не казал, пока не наступил критический момент. Тогда он применил Силу — и траектория полёта твоего ученика закончилась у тебя на мече. В этом смысле Йодик действительно обрубил ему ноги. А теперь расскажи, что было дальше.
— Я не смог его добить…
— Нет. Не так.
— Я не захотел.
Он поднял взгляд от колен и взглянул на Рину.
— Я захотел, чтобы он мучился и жил.
