угрожающего извержением пламени своего гнева коварнее, чем кратер Этны… этого общего врага всех христиан, незаконно завладевшего Сицилией», следовало изгнать из Средиземноморья навсегда. Западный император пытался это сделать, но потерпел поражение. Теперь пришел черед Византии. Мануил верил, что, получив соответствующую помощь и обеспечив себе свободу действий, он сможет преуспеть. К счастью, армии крестоносцев ушли. Он сам заключил перемирие с турками весной 1147 г., которое теперь подтвердил и расширил. Каждого воина и моряка империи следовало использовать для воплощения великого замысла, который родился в голове императора и мог стать главным достижением его жизни, — возвращения Сицилиии южной Италии под власть Византии.
Далее требовалось найти подходящих союзников. Поскольку на Германию и Францию рассчитывать не приходилось, мысли Мануила обратились к Венеции. Венецианцев, как он хорошо знал, давно тревожила растущая морская мощь Сицилии; они охотно присоединились к делегации, которую его отец — император Иоанн — направил двенадцать лет назад к Лотарю, чтобы обсудить антисицилийский союз. С тех пор их беспокойство еще усилилось, и на то имелись причины. Они не являлись более хозяевами Средиземноморья; и в то время как на базарах Палермо, Катании и Сиракуз царило оживление, Риальто начал медленно, но верно клониться к упадку. Если Рожер теперь закрепится на Корфу и на берегах Эпира, он получит контроль над Адриатикой и венецианцы рискуют оказаться в сицилийской блокаде.
Они, конечно, немного поторговались; ни один венецианец никогда ничего не делал задаром. Но в марте 1148 г. в обмен на расширение торговых привилегий на Кипре, Родосе и в Константинополе Мануил получил то, что желал, — поддержку всего венецианского флота на шесть последующих месяцев. Тем временем император лихорадочно трудился над тем, чтобы привести собственные морские силы в состояние боевой готовности; его секретарь Иоанн Циннам оценивает численность флота в пятьсот галер и тысячу транспортных судов — достаточное количество для армии из двадцати или тридцати тысяч человек. Адмиралом император назначил своего свойственника, великого герцога Стефана Контостефана, а армию отдал под начало «великого доместика», турка по имени Аксуч, который пятьдесят лет назад ребенком был взят в плен и вырос в императорском дворце. Сам Мануил принял верховное командование.
К апрелю экспедиционные войска были готовы выступить в поход. Корабли, отремонтированные и нагруженные всем необходимым, стояли на якоре в Мраморном море; армия ждала только приказа. И в этот момент внезапно все пошло вкривь и вкось. Южнорусские племена, половцы или куманы, проникли через Дунай на византийскую территорию; венецианский флот задержался из-за внезапной смерти дожа; летние шторма сделали Восточное Средиземноморье практически непригодным для судоходства. Лишь осенью два флота встретились в южной Адриатике и объединенными усилия-ми начали блокаду Корфу. Сухопутная экспедиция все еще катастрофически откладывалась. К тому времени, когда он приструнил половцев, Мануил уже ясно понимал, что горы Пинд покроются снегом задолго до того, как он сможет провести армию через них. Оставив войска на зимних квартирах в Македонии, император отправился в Фессалонику, где его ждал важный гость. Конрад Гогенштауфен только что вернулся из Святой земли.
Второй крестовый поход потерпел постыдную неудачу. Конрад с теми немцами, которые остались в живых после бойни у Дорилея, дошел с французами до Эфеса, где армия остановилась, чтобы отпраздновать Рождество. Там он тяжело заболел. Оставив своих соотечественников, продолживших путь без него, Конрад вернулся выздоравливать в Константинополь и гостил в императорском дворце до марта 1148 г., после чего Мануил выделил ему несколько греческих кораблей, чтобы те доставили его в Палестину. Французам, хотя они и пострадали меньше немцев, изнурительный переход через Анатолию, во время которого они, в свою очередь, понесли потери от турок, также дорого обошелся. Это была ошибка самого Людовика, который проигнорировал совет Мануила держаться побережья, но король упорно объяснял всякую встречу с врагом беспечностью византийцев или их предательством или тем и другим и быстро взрастил в себе почти психопатическую неприязнь к грекам. В результате он со своими воинами и частью рыцарей, которых было возможно взять с собой, погрузился на корабль в Атталии, предоставив армии и паломникам пробиваться по суше, как смогут. Была поздняя весна, когда жалкие остатки огромного войска, которое с такой гордостью выступило в путь в прошлом году, добрались до Антиохии.
И это было только началом бедствий. Могучий Занги умер, но власть перешла к его еще более великому сыну Нур-ад-дину, чья крепость в Алеппо теперь стала центром мусульманского сопротивления франкам. Именно по Алеппо следовало нанести первый удар, и, когда Людовик прибыл в Антиохию, на него сразу же стал наседать князь Раймонд, требовавший, чтобы король немедленно атаковал город. Людовик отказался под тем предлогом, что должен сперва помолиться у Гроба Господня; после чего королева Элеонора, чьяпривязанность к мужу не возросла от опасностей и неудобств путешествия и чьи отношения с Раймондом, похоже, несколько вышли за пределы, обычно рекомендованные племяннице и дяде, объявила о своем намерении остаться в Антиохии и требовать развода. Она и Людовик были дальними родственниками; при заключении брака на данный факт закрыли глаза, но, будучи поставлен, этот вопрос мог вызвать немалозатруднений, и Элеонора это знала.
Людовик, который, при всей своей угрюмости, в критические моменты не терял присутствия духа, несмотря на протесты жены, насильно потащил ее в Иерусалим — хотя прежде так настроил против себя Раймонда, что тот отказался принимать какое-либо участие в Крестовом походе. Несомненно, он разрешил ситуацию с наименьшими возможными потерями, но подобный эпизод, да еще имевший место в такой момент, пагубно сказался на его репутации. Он и негодующая Элеонора прибыли в Иерусалим в мае, вскоре после Конрада; там их приняли со всеми подобающими церемониями королева Мелисенда и ее сын Балдуин III, которому к тому времени исполнилось восемнадцать лет. Французская правящая чета оставалась в городе примерно месяц, прежде чем отправиться на общий сбор всех крестоносцев, созванный 24 июня в Акре с целью обсудить план действий. Им не потребовалось много времени, чтобы прийти к решению: все силы должны быть брошены на захват Дамаска.
Почему они избрали именно Дамаск в качестве первой цели, мы не поймем никогда. Это было единственное влиятельное арабское государство во всем Леванте, враждовавшее с Нур-ад-дином; в качестве такового Дамаск мог и должен был стать бесценным союзником для франков. Нападая на него, они вынуждали его, против его воли, присоединиться к мусульманской конфедерации Нур-ад-дина и таким образом подготавливали собственное крушение. По прибытии они обнаружили, что стены Дамаска крепки, а защитники исполнены решимости. На второй день осаждавшие по еще одному из многих гибельных решений, столь характерных длявсего похода, перенесли лагерь к восточной части стены, гдене было ни тени, ни воды. Палестинские бароны, уже по ссорившиеся из-за города, который предстояло взять, утратили мужество и начали настаивать на отступлении. Ходили смутные слухи о подкупах и предательстве. Людовик и Конрад вначале изумились и возмутились, но вскоре сами осо знали суровую реальность. Продолжать осаду означало не толь ко предать Дамаск в руки Нур-ад-дина, но также, учитывая общий упадок боевого духа, почти неизбежное уничтожение всей крестоносной армии. 28 июля, всего через пять дней после начала кампании, они отдали приказ об отступлении. Нет в сирийской пустыне мест, более угнетающих душу, чем темно-серое, безликое нагромождение песка и базальта между Дамаском и Тиверией. Крестоносцы, отступавшие через эти земли в разгар африканского лета, под беспощадным солнцем, когда в лицо дул жгучий пустынный ветер, а по пятам скакали арабские конные лучники, наверное, пришли в полное отчаяние. Мертвые тела людей и коней лежали там, где они прошли. Это был конец. Войско крестоносцев понесло огромные потери — в людях и в материальных ресурсах. У крестоносцев не осталось ни воли, ни необходимых средств, чтобы продолжать. Но мучительней всего был стыд. Проведя в походе большую часть года, часто подвергаясь смертельной опасности, жестоко страдая от жажды, голода, болезней и резких перепадов температуры, эта некогда блистательная армия, претендовавшая на то, чтобы отстоять и пронести далее в мир идеалы христианского Запада, сдалась после четырех дней борьбы, не захватив ни пяди мусульманской земли. Этого унижения ни крестоносцы, ни их враги не забыли.
Но лично для Конрада позорный Второй крестовый поход имел один важный результат, столь же полезный, сколь и неожиданный. Германский король снискал глубокое уважение и привязанность у Мануила Комнина. Когда Конрад заболел в Эфесе в прошлое Рождество, император и его жена лично приплыли из Константинополя, забрали его и заботливо доставили в столицу; в течение следующих двух месяцев Мануил, который славился своим лекарским искусством, сам за ним ухаживал и лечил его, пока тот не поправился. Первый проход с армией через Константинополь не оставил у Конрада приятных воспоминаний; тем более он был тронут риемом, который ему оказали теперь. Император с его умом и
