Только в той страшной деревне, где он встретил Карла…
Глава 6
Алевтина проснулась с ощущением тревоги. Еще было темно. Перец посапывал на своей подушке, уткнув нос в ее плечо. На улице было тихо. Даже ветер не дул. Вроде бы все нормально, а сердце не на месте.
«Неужели уже сердце дает себя знать? — немного испугалась она. — Неужто возраст уже?.. Да какой еще возраст?! Хотя рожать уже давно пора, а то, глядишь, и возраст выйдет…»
Она, собственно, и не возражала. Последнее время не предохранялась. Так что, если Бог пошлет, она с радостью примет… Может, уже и послал? Может, это не за себя тревога, а за Него?..
Алевтина улыбнулась в темноту. Хорошо бы! Перец энергично взялся за директорство, авось, и без нее справится. Пора уже ей и свою женскую долю вкусить до дна…
Где-то далеко забрехала собака. Ей ответил сумасшедший петух. Настроение немного улучшилось. Но тут же Алевтина догадалась, что могло быть источником ее тревоги.
Вчера вечером состоялась первая телевизионная трансляция в их поселке — наконец-то закончился монтаж оборудования на ретрансляционной станции на перевале, что связывал Материк и Лес, отгороженные друг от друга горным хребтом. Делегация монтажников прибыла в Управление, подарила телевизор и в торжественной обстановке после приветственных и благодарственных речей состоялся коллективный просмотр передач, сопровождавшийся обильным возлиянием кефира и прочих напитков. Перецу это не очень нравилось, но народ желал…
Эти мельтешащие цветные картинки были забавны, как замочная скважина, точнее, окно в чужую квартиру, жители которой как будто бы и не подозревают, что за ними наблюдают, и ведут себя совершенно без комплексов. Это было непривычно и даже возбуждающе. Но тревожило тем, что раньше так не бывало. Всякие были фильмы, но чтобы до такой степени!.. Из этого следовало, что на Материке что-то изменилось, а они тут в закрытой заповедной зоне об этом и не догадывались. Но что изменилось?
Информационная программа встревожила еще больше. В ней прямо говорилось про Новый Порядок, про конец античеловеческого тоталитаризма, про свободу, демократию, права человека, про какую-то всенародную приватизацию. Что это такое Алевтина понятия не имела, впрочем, как и большинство в зале. Правда, большинство давно уже не обращало внимания на телевизор и занималось исключительно собой. Телевизионщики уехали, спеша домой на Материк, поэтому она попросила объяснить непонятное слово Переца — лингвист, слова по его части.
— Privatus — частный, — ответил Перец, — значит, приватизация — процесс превращения чего-то не частного в частное.
— Чего во что, например?
— Например, собственности, — пожал плечами Перец, — государственной, коллективной, общественной…
— А зачем? — удивилась Алевтина. — Нас ведь учили, что частная собственность — источник несправедливости! Неужели неправда?!
— Я не экономист, не социолог, не политик, а специалист по женской прозе ханьского периода, — развел руками Перец. — Но мне кажется, что это не может быть неправдой, как восход солнца, ливень, засуха, Лес… По-моему, когда человек рождается, ему вместе с жизнью должен вручаться целый мир. Каждому человеку! Поэтому все, что есть на планете, должно принадлежать всем. А если потом выясняется, что человек со всех сторон огорожен границами и запретами и, в сущности, не имеет ничего, кроме собственной жизни, да и ей распоряжаются все, кому угодно, — то это не может быть справедливо! Но я, наверное, многого не понимаю.
— Но почему же они говорят? — растерялась Алевтина. — У нас же не было частной собственности — все общественное! Зачем тогда этот Новый Порядок? И что это за новый порядок?
— Не знаю, Алевтина, не знаю, — невесело вздохнул Перец. — Я не думаю, что приватизация лучше коллективизации и наоборот — это как два крайних положения маятника человечества, между которыми оно мечется.
— А что же делать?
— Если бы я знал, меня бы давно распяли, — горько усмехнулся он.
— Знаешь, Перчик, когда я тебя в первый раз увидела, было такое ощущение, что ты только что с креста… — призналась Алевтина. — Особенно, по глазам ощущалось: такие они были одинокие…
— Поэтому ты и ждешь от меня ответа?
— От кого же мне еще его ждать? — вздохнула Алевтина.
— До сих пор все ответы были у тебя, — улыбнулся Перец.
— Теперь твоя очередь.
— А у меня нет ответов, — развел руками Перец. — И я никогда не доверял тем, у кого они всегда под рукой… Я не знаю, я просто чувствую, что не будет у нас покоя, пока хоть какая-нибудь собственность останется у человека, кроме себя самого. Каждый принадлежит себе и только себе, а все остальное — всем и каждому.
— Но разве такое возможно? — удивилась Алевтина.
— Не знаю, — пожал плечами Перец. — Наверное, нет. Во всяком случае, человеческая история за исключением того первобытного состояния, о котором никто ничего доподлинно не знает, не явила нам такого примера. Однако история, слава богу, еще не кончилась. Хотя признаки конца уже ощущаются…
— Не пугай меня! — махнула на него рукой Алевтина.
Тут подскочил разгоряченный Стоян, переполненный решимостью и гормонами, и возопил:
— Что это вы тут такие серьезные, ребята? — и, ухватив Алевтину за руку, увлек ее в танцующую под орущий телевизор толпу.
Потом они еще пили, ели и танцевали. Телевизор выключился далеко за полночь. И до постели они добрались, не вполне себя разумея и контролируя. И вот теперь, надо понимать, тревожное похмелье.
«Пить меньше надо! — сурово напомнила себе Алевтина. — Особенно, если о детях думаешь!..»
На улице светало. В горле пересохло. Но голова почему-то не болела, просто, немного напоминала воздушный шарик, болтающийся на ниточке.
Собаки перебрехивались уже активно. Да и петухи свое дело знали.
«Черт знает что! — подумала Алевтина. — Не научный городок, а деревня какая-то! Поразвели тут!..»
Зашевелился Перец. Алевтина повернулась к нему. Он открыл глаза и улыбнулся ей.
— Знаешь, Перчик, — засмущалась вдруг она. — Я хочу, чтобы у нас были дети… Ты не возражаешь?
«А что, — подумал Перец, — может быть, дети — как раз то, что мне нужно? Только не что, а кто… Пусть меняются Порядки — и старые, и новые, пусть Лес сходит с ума, а человечество, как в зеркале, теряет разум — дети это святое! Дети — то, что (нет — кто!) остается после нас, вместо нас. Это мы, шагнувшие в бессмертие. Пусть не как гиноиды, но и мы бессмертны!..»
— Ты что молчишь? — напомнила о себе Алевтина. — Не хочешь?
В ее голосе слышались слезы, что для Алевтины, всегда уверенной в себе, было необычно.
— Ну, что ты, что ты, — забормотал Перец ласковым голосом и погладил ее ладонью по щеке. — Конечно, хочу! Мне кажется, что я всю жизнь только и мечтал о детях! Не понимаю, почему до сих пор их у меня не было?
— А потому что у тебя не было меня, — серьезно объяснила Алевтина.
«Или потому, что пьяный мерзавец зарезал Эсфирь, — подумал Перец, — и жизнь кончилась».
Потом он посмотрел на Алевтину. Она была красива и совсем не похожа на дневную Алевтину — строгую, всезнающую, решительную. Наверное, днем в ней это милое существо спало, а просыпался Профессиональный Администратор, знающий, что такое Порядок и как его соблюдать. Той, дневной Алевтины, он до сих пор побаивался, ощущая свою административную неполноценность. Хотя, конечно,
