— Ну, и имена у вас… У меня, наверное, не лучше…
Перец распахнул дверь и изобразил приглашающий жест руками.
— Проходите, пожалуйста, — сказал он.
Кандид, вопреки традиционному этикету, вошел первым, чтобы продемонстрировать лесным женщинам, что ничего страшного в этом нет.
Нава, собравшись с духом, последовала за ним, но Лава, вырвав руку, прошептала побелевшими губами:
— Нет, нет, я не могу!.. Оставьте меня здесь!..
— Ну, что ты, Лава! — увещевал ее Кандид. — Не бойся! Видишь — я вошел и ничего со мной не произошло.
— Вижу, но не могу, — прохрипела Лава. — Оставьте меня здесь.
— Ладно, Кандид, не мучай девушку! — сказала Нава. — Пусть остается. Все равно в ваших разговорах она ничего не поймет…
Она повела руками, и один мертвяк превратился в кресло, а другой в лежанку.
— Вот тебе, Лава — хочешь садись, хочешь ложись.
— Н-нет, — энергично покачала головой Лава, — я их боюсь — вдруг опять в мертвяков превратятся и утащат…
— Без моего приказа они ничего не могут сделать, — заверила ее Нава.
— Придет другая… подруга и прикажет им…
— Сюда никто не может прийти без моего разрешения, — сказал ей Перец.
Лава удивленно посмотрела на него — вроде говорил неизвестно что, никогда она такого разговора не слышала, а все поняла.
— Идите, идите, — сказала она и опустилась на землю между лежанкой и креслом.
— Оставьте ее, — сказала Нава. — Ей надо привыкнуть… Мне тоже надо, но я постараюсь справиться. Идем.
— Ну, ладно, — сказал Перец и, пропустив вперед Риту, вошел в дом.
Лава осталась одна, хотя дверь была открытой. Ей показалось, что в Лесу больше никого нет — только мертвяки, всякие — и лесные и местные, выступавшие из тумана. И ей стало страшно. Очень страшно. Она на четвереньках выползла из промежутка между мертвяками и села на крыльцо. Стало полегче, но все равно одиноко и страшно. Одно успокаивало — голос Молчуна, неразборчиво доносившийся из глубины этого страшного мертвого сооружения.
Глава 10
Алевтина с трудом разлепила глаза. Голова гудела, раскалывалась, кружилась и проваливалась. В желудке, пищеводе и во рту было мерзко и тошнотворно. Алевтина уже не помнила, когда просыпалась не с похмелья. Она, собственно, и не просыпалась — ее будил Тузик, каждое утро взбиравшийся на нее и справлявший нужду. Он и сейчас сопел, пыхтел и крякал на ней от удовольствия.
«Надо же, — удивлялась Алевтина, — и никакое похмелье его не берет».
Ей хотелось спать. Она и пыталась спать, пока Тузик получает свое, только сны получались сексуальные, точнее, порнографические, она непроизвольно возбуждалась, и все кончалось взаимным удовлетворением.
Потом она спала, соскребалась с кровати, пила таблетки, кофе, приводила себя в относительный порядок, потому что абсолютный был уже недостижим, и где-то после обеда отправлялась в Управление. Теперь уже Управление туристическим комплексом АО «Лесотур».
Тузик к этому времени уже кончал прием посетительниц. С мужчинами он не разговаривал, оставив их Домарощинеру, а женщин принимал регулярно. Да и они к нему шли непрерывно, хотя знали, на что идут. Но что поделаешь, если мимо Туза Селивановича не пройти. Кому-то надо было устроиться на работу, кому-то получить разрешение на выезд на Материк… Этот вопрос решался только Тузиком и только через женщин.
Поначалу Алевтина присутствовала при этих приемах по требованию Тузика. Он требовал, чтобы она оценивала со стороны эстетические, артистические и сексуальные параметры женщин — кого в шоу, кого в Управление, кого на кухню, кого в уборщицы. И она оценивала. Работа есть работа. Раньше изучали Лес, теперь готовились ублажать клиентов. А вкусы и желания клиентов непредсказуемы и разнообразны — кому подавай балерину, кому уборщицу. Поэтому любая должна отвечать требованиям и быть в готовности.
Но потом ей все-таки совершенно опротивели эти сексуально-акробатические упражнения Тузика то на столе, то в кресле, то под столом. Скучно и противно. По крайней мере, смотреть со стороны. И Алевтина категорически потребовала заменить ее Домарощинером. Клавдий-Октавиан с удовольствием согласился, потому что и ему перепадало с царского стола… Алевтина же стала употреблять освободившееся время на рекогносцировку строящегося туристического комплекса, тем более, что ее слово было не последним при обсуждении архитектурного проекта. Гостиница с рестораном, шоу-комплекс, «гвоздем» которого была люстра в виде гигантского шарового аквариума, подвешенного над залом, внутри которого должны были плавать голые «русалки». Тузик очень надеялся, что удастся отловить в Лесу настоящих русалок, которых, по его утверждениям, он видел собственными глазами, но пока тех нет и пока их будут дрессировать после отлова, выписал с Материка мастериц художественного подводного плавания. Разумеется, незамедлительно залез с ними в бассейн, чтобы получить свое. Те, что отказались, были отправлены обратно. Замену нашли быстро. Нечто такое предполагалось демонстрировать и между номерами текущего шоу. И с участием специально тренированных ныряльщиков, и с участием возжелавших туристов. Репетиции проводились регулярно и имели постоянный аншлаг. Даже приезжало телевидение и снимало рекламный ролик.
По-прежнему, портила вид Лужа посреди поселка, но последнее время стараниями Квентина она стала медленно изменяться.
«Странно, — подумала Алевтина, — Переца нет, а его приказ действует…»
Сначала с шумом с помощью всяческих крюков, кранов, лебедок, электромагнитов извлекли со дна всяческий мусор и металлолом и куда-то увезли, потом прокачали всю воду через какие-то фильтры и трубы с электроразрядами, страшно шумевшими, потом Квентин что-то вылил из металлических сосудов в воду Лужи. Существенно выросшее за счет строителей и шоуменов население с интересом приходило на берег Лужи, надеясь лицезреть чудесные изменения в воде. Алевтина тоже приходила. Но явных чудес не наблюдалось. Правда, вонять стало не так противно. И цвет воды из черного стал зеленым. Из мертвого — живым…
— Не спешите, — говорил Квентин нетерпеливым болельщикам. — Биологическая очистка мгновенно не происходит. Озеро — живой организм, а больной организм мгновенно не исцеляется, нужно, чтобы прошли биологические процессы… Вы же видите, что оно оживает. И оно оживет! Это будет вам подарок от Риты. — И вздыхал.
Сейчас он семейно жил с бывшей буфетчицей с биостанции, которая стала директором и, на паях, хозяйкой ресторана. Вроде бы, со стороны глядя, неплохо они жили, да вот все равно он вздыхал. Алевтина любила иногда встретиться с Квентином. Не выясняя отношений, они чувствовали, что понимают друг друга, и глядя на воду, вздыхали вместе.
А вокруг озера пышно расцветали и кудрявились зеленые лесные цветы, которые ей неизменно привозил Стоян. Кстати, они буквально заполонили поселок. И здание Управления было опутано ими буквально по крышу, и все коттеджи. И вот — берега озера. Они радовали глаз, но действовали Алевтине на нервы, постоянно напоминая о Стояне. Вот же Ромео на ее грешную голову!.. И никакая ревность его не берет!.. Другой бы уж давно плюнул и растер… Или уж пристрелил бы соперника. А он тоже только все вздыхает.
Тогда, в первый день, когда Стоян примчался на мотоцикле с биостанции с громадным букетом цветов, который, ворвавшись в дом, сунул ей, смущенно покраснев, потому что она была не одета, и ринулся с кулаками на Тузика, еще валявшегося в постели. Но до Тузика он не добежал — откуда ни
