Гостиница

Он на оберточной бумаге
И, кстати, на любой другой.
Понятно — не в бумаге дело,
Когда душа идет нагой
В то пламя, где пылает тело…
Читатель понял: я о нем
Писать способен бесконечно…
Вздохнем… И к сути перейдем.
А суть поэмы этой — Встреча…

Часть первая. На распутьи

Встреча первая

Молча младенец в коляске взирает на синее небо,
Точно как старец глубокий бы в зеркало жизни воззрился,
Не узнавая Пути, что им пройден был, словно и не был,
Так же, как крона и корни взирают на выросший стебель,
Что им внезапно, как правда, в таинственном свете открылся.
Где-то в изножьи коляски — незримое глазу Начало.
Дальше — на синем — сверкает громадное тело Дороги.
Кажется, хватит касанья руки, чтоб коляска помчалась
В странную, тихую даль, где Дорога, стремглав истончаясь,
Острой иглою уходит в Ничто — не узреть, не потрогать.
И засмеялся младенец, довольный такой перспективой,
Координатных осей различать в бытии не умея…
Мягкий толчок материнской руки, и легко покатилась
Горизонтальная жизнь к горизонтам, где Солнце активно
Солнечных зайчиков лепит младенцам, немея
От созерцанья той Тьмы, что их ждет за незримой чертою…
И, закачавшись бессильно, исчезла куда-то Дорога,
Та, что манила младенца открытой своей красотою,
Шпилем над Городом став, поражавшим людей высотою,
То вызывавшим восторг, то желанье понять, то тревогу…
Мало кто помнил из живших, когда этот шпиль появился,
А в документах занудных кому, право, рыться охота?..
Звался Гостиницей он, но никто в ней еще не селился.
Правда, порою казалось — он чудною жизнью светился,
Словно безмолвно к себе призывая кого-то…

Мальчик давно возмужал и по миру шагал вертикально.
Образом Белой Дороги, стрелой улетающей в небо,
Теперь он не бредил, а жил, в себе познавая детально
Тайну пути в высоту, а не в замок нелепо хрустальный,
Зная — идти по нему в одиночестве — грустно и слепо.
А не идти невозможно!.. И глупо… И даже преступно —
Если есть Путь, то он должен быть кем-нибудь найден и пройден.
Но каждый шаг на Пути означает Реальный Поступок —
Истины штрих, что сквозь горы обмана пробившись, проступит…

Недопустимо, чтоб Путь был изгажен, изолган и продан!..
Выйдя однажды на площадь, он начал вещать горожанам
О Белой Дороге, что, в сущности, — Путь Восхождения к Свету.
За то, что вещал он красиво, немного безумно, чуть странно,
Как будто не в мире фантазий бродил, а в действительных странах,
Его нарекли горожане, по стройности речи, — Поэтом…

Но сам он таковым себя не считал. Максимально приближенным к поэзии титулом, который он себе позволял, был титул Рифмач:

Я — рифмач
От слова — рифма,
Я — хохмач,
От слова — хохма,
Логос я — от логарифма
И гора я —
от гороха…

А стихи свои небрежно и одновременно ласково называл «рифмульками»:

Я вам на суд
принес рифмульки:
Преступный плод
душевной муки…
Ну, не душевной —
душевой…
Душа зудит —
хоть пой, хоть вой…
Спасите ваши уши —
Заткните наши души!…