Ханис почти испуганно смотрел на нее. Он просто не ожидал вспышки необъяснимого гнева со стороны девушки, в послании умолявшей его о помощи. И она не была ему достаточно близкой родственницей, чтобы оборвать ее по-родственному резко.
Атхафанама одна поняла, что к чему. Она безмолвно упала бы на колени перед любым родственником-мужчиной, но незамужняя сестра мужа в ее глазах и человеком-то не была.
Рыжей девке-переростку не понраву пришелся выбор брата? Атхафанама внимательно осмотрела соперницу от носков сапог до пышных кудрей надо лбом. Соперница…
Атхафанама вспомнила: рыжая взбесилась оттого, что брат женился на другой.
С покровительственной улыбкой она кивнула сестре мужа. Не соперница Атхафанаме эта верблюдица косматая, слишком худая и высокая, чтобы когда-нибудь выйти замуж в стране, где девушки не носят покрывала. Рассмотрев ее со всех сторон — кто к ней посватается?!
И взгляд, и надменная улыбка Атхафанамы говорили: «Если есть в Аттане царица, так это — я»
Смерив ее взглядом еще раз, Ханнар с полвздоха покусала губу — и тоже улыбнулась, открыто и торжествующе. Отбросив с груди толстые косы, она, высоко держа узкий нежный подбородок, повернула лицо к хайарду.
— Благодарю тебя, Эртхиа ан-Эртхабадр. Ты сдержал слово: привел в Аттан царя. Теперь мой черед. Приданое мое — войско, которое окружает эту юрту. Берешь меня в жены?
Ханис втайне вздохнул с облегчением: обещание, данное другу, казалось невозможно выполнить, но Ханнар сама отдавала себя Эртхиа в возмещение за Атхафанаму.
Маленькая хайардская царевна во все глаза смотрела на брата. Так эту верблюдицу он просил у Ханиса, он, которого не дождалась прекраснейшая и знатнейшая в Хайре невеста?
Ханнар, высоко изогнув золотистую бровь, сверху вниз глядела на жениха. И он, помня только о том, что этот вопрос с Ханисом уже решен, важно, без тени сомнения, заявил:
— Беру тебя в жены, девушка.
Метнув в сторону Атхафанамы уничтожающий взгляд, Ханнар шагнула к Эртхиа.
Они смотрели друг на друга немного растерянно: оба не знали, что им делать теперь. Свадебные обряды Хайра слишком сложны и громоздки, а детям Солнца вовсе нет нужды в обрядах: брат и сестра рождены друг для друга, зачем соединять то, что от природы неразделимо?
Ханис соединил их руки, как недавно Эртхиа вложил руку Атхафанамы в его руку.
Две свадьбы справляли в тот же вечер, устроив пир вокруг костров, как принято у кочевников удо. У степнячек в переметных сумах нашлась пара нарядных накидок, которыми покрыли головы невестам. Жесткие от шитья, покрывала казались маленькими шатрами, в которых уютно угнездились Ханнар и Атхафанама, каждая рядом со своим женихом.
Вынув из седельной сумки дарну, Эртхиа хотел было воспеть красоту обеих невест. Но увидел, что Ханнар подали изогнутую, как длинный лук арфу, — и уступил ей черед.
Откинув косы вместе с покрывалом за плечи, Ханнар прислонила дугу арфы к плечу, благоговейно коснулась струн светлыми пальцами. Блики от языков пламени, струясь, пробегали по струнам, а следом двигались пальцы Ханнар.
Звуки, каждый отдельно, падали и повисали в воздухе, медленно отплывая по одному, или сбиваясь в звонкие гроздья. Под стать этим звукам и голос Ханнар, глубокий, сильный, изливался из самой груди. И как будто сталкивались бронзовые шары, так пели вместе арфа и Ханнар.
Эртхиа, положив подбородок на гриф, замер. Большие глаза его вспыхивали золотом, отражая волны пламени над костром. Смутная тревога заставила его переглянуться с Атхафанамой. Та оцепенела от ужаса. Значит, ему не показалось: Ханнар низала непонятные хайардам слова на четко различимый ритм, связывая концы фраз созвучиями. Магия, запретная для слуг Судьбы…
С суеверным недоумением он взглянул на свою невесту. Но Ханнар на него не смотрела, и пела не для него.
К тому единственному, кто знал священный и тайный язык Солнечных богов, царей Аттана, обращалась Ханнар, глядя прямо в его золотые глаза. Слово за словом неумолимыми лезвиями вонзались в сердце Ханиса, чтобы навсегда остаться в нем ледяным ужасом.
Не предчувствие беды — отчаянье перед ее неотвратимостью. Не страх — безнадежность.
Бог Ханис, величественный и непоколебимый, с мудрой и безмятежной улыбкой слушал свадебную песню богини Ханнар.
Одинокий светильник не рассеивал темноты в юрте.
И рад был этому Эртхиа, потому что пальцы его были ледяными, а щеки — пылали.
Немного оставалось до рассвета, а царевич не знал, хочет ли он, чтобы эта ночь продолжалась вечно, или пусть бы рассвет уже наступил. На расстеленной кошме, покрытой нарядным плащом, равнодушной богиней восседала Ханнар. Руки сложены на обтянутых лином коленях, косы на груди приподнимаются в такт дыханию, голова высоко поднята — и взгляд внимателен и суров.
Как будто выдержать испытание перед лицом богов предстояло Эртхиа. Поневоле пожалеешь, что слишком рано сбежал со свадьбы. Здесь же ни вороха свадебных покрывал, которые, одно за другим, помогли бы Эртхиа преодолеть смущение, ни беззащитной, манящей наготы невесты — не было.
Простая длинная рубаха из той ткани, что светлее дня, да белая кожа в рыжих веснушках, да темно- золотые косы.
Ханнар сияла, ласково отделенная от тьмы ровным пламенем светильника, защищенная своей вольностью, как крепостной стеной.
Увидел теперь Эртхиа, что замужество не уничтожило этой вольности, потому что дочь Солнца вольна от рождения до смерти, как женщина Хайра от рождения до смерти — служанка и имущество мужчины.
Не любовь, а гнев уже опьяняли Эртхиа: эту женщину отдали ему в жены, она будет ему принадлежать!
Но когда уверенно и твердо он шагнул к Ханнар, она резко выбросила вперед руку, поднятой ладонью останавливая Эртхиа.
— А? — Эртхиа на миг замер в удивлении и досаде, но уже кинулся к Ханнар, ударившись коленями о твердую землю под кошмой, схватил невесту за локти, рванул к себе.
— Что? Разве ты не моя? — бросил ей в невозмутимое лицо.
«Сейчас, — решила Ханнар, — и он будет моим — или уйдет навсегда. Но все решится сейчас.»
— Твоя, Эртхиа ан-Эртхабадр, — согласно кивнула Ханнар. — И того воина, который взял меня первым. И тех его спутников, с которыми он успел мною поделиться… до того, как я зарезала его — его же мечом.
Ханнар могла бы говорить еще долго, глядя, как мертвенная бледность заливает лицо Эртхиа. А глаза его становились как будто больше — и слепли. Он молчал, молчал, молчал. Пальцы разжались, будто ослабели от внезапной боли, но снова стиснули локти Ханнар и сжимались все сильней.
— Да, — сказала она, мстя ему за все: за те дни и ночи в павшем Аттане, за женитьбу Ханиса и за
