Эртхабадром ан-Кири для господина посла был выбран добрый пегий конь зрелых лет, отличающийся спокойным нравом, ровным шагом и твердой поступью.
На таком коне мог ехать Акамие, хоть и вовсе повесив поводья на высокую луку. Тем более, что всегда был плотно окружен евнухами. И с этим ничего не мог поделать. Хоть и считался теперь свободным, и ехал во главе посольства по важнейшему делу, не мог перечить ревнивой заботе возлюбленного. Да и не стал бы, если бы мог. Помнил еще пыльный ковер, пропахший конским потом и страхом.
Так говорил ему Эртхабадр ан-Кири:
— Не могу надолго с тобой разлучиться. Не хочу отпускать тебя в дальний опасный путь. Но ради блага и спокойствия царства, а также для того, чтобы перед всеми признать тебя своим сыном и вельможей царства, — отпущу. Но дня не буду знать ясного и ночи спокойной, пока снова не увижу тебя. Поезжай. Ан-Эриди позаботится о том, чтобы соблюдены были все условности и составлены соответствующие бумаги. Ты же договоришься с Аттанцем.
— Лакхаараа не верит, что ты — лучший из возможных послов. И я не стал рассказывать, как его братец выводил тебя с ночной половины среди бела дня, и как ты вел ученые беседы с узником в Башне Заточения. Если бы я рассказал ему об этом, он бы съел от досады собственную печень. А скорее — не поверил бы. Ты смелее многих воинов, испытанных в битвах. Не всякий, носящий косу и меч, сравнится с тобой в отваге.
— Аттанец беспокоится о том, вернется ли Эртхиа. Чего-то он не договаривает. Но донесение, полученное от лазутчика, вполне удовлетворительно. А если Аттанец скрывает что-то от Лакхаараа, тебе расскажет. Узнай же все…
— Эту девушку, жену твоего брата, решили отправить с посольством. Теперь у ее мужа другой дом — дворец аттанских царей. Пусть дожидается его там, чтобы здесь никто не сомневался, что заключенный брак заключен. Неудобно мне перед вдовой моего брата возвращать девушку, без вины позорить. Пусть ни у кого не будет сомнений.
— Для Аттана прибытие княжны царской крови, которой пожалован титул царевны, будет залогом мира и выражением доверия с нашей стороны. Постарайся представить это Аттанцу должным образом.
С десяток повозок был нагружен имуществом старшей жены Эртхиа, чья охрана увеличила и без того немалое число снующих вокруг каравана всадников. Но везли только самое необходимое на первое время. Остальное должны были отправить позже, когда откроются перевалы и станут доступны более удобные и короткие караванные дороги. Эта тоже была вполне удобна, но более чем вдвое длинней.
Для посольства, если всем известны его цели, главное выехать, и чтобы его ждали. Поэтому посольство снарядили весьма поспешно, а в пути не торопили.
Пройдя к югу, где между высокими хребтами Дануш и еще более высокими вершинами Таа лежит широкая брешь, область пологих склонов, поросших густым лесом, направились по караванной дороге, ведущей через оазисы Бахареса к южным побережьям. Посольство шло сначала краем пустыни, встречая тут и там полузасыпанные песком скелеты верблюдов и ослов, передвигаясь только ночью и ранним утром, хотя и ночью не обнаруживалось прохлады над звенящими от зноя песками. Потом, обогнув хребет Кутуши, попали в метель, обернувшуюся настоящей снежной бурей, едва не засыпавшей караван. Шли дальше, прокладывая путь сквозь снега, пока не вышли в Аттанскую степь, где под тонким слоем снега нашлось достаточно корма волам и верблюдам, а коней подкармливали еще орехами и финиками, специально для этого взятыми с собой в огромных корзинах.
Тут и весна подоспела. Быстро растаял снег, вырвалась зеленым пламенем из земли трава, поднялась так, что удалявшийся от каравана всадник казался идущим по пояс в воде. Вспыхнули маки, разлились синевой ирисы, вознеслись желтые шапки рослой ферулы, золотые и алые тюльпаны по утрам клонились от обильной росы. Травяной сок забрызгивал ноги всадников.
Торопились теперь закончить путь, пока солнце не выжгло траву и не раскалило беззащитную землю, пока в изобилии был корм верховым и вьючным животным, пока табуны онагров снабжали охотников свежим, сочным мясом, пока полны были колодцы.
Наконец достигли цели.
Принимали посольство в Доме Солнца, в той самой зале за черными воротами, где когда-то пировали хайарды-победители, в том числе многие из тех, кто пришел нынче с посольством.
И Ахми ан-Эриди.
И Акамие ан-Эртхабадр.
Множество придворных, среди которых изрядно было скуластых узкоглазых степняков, а также личностей явно разбойного вида, стояло вдоль завешенных черным и красным стен. Коренные аттанцы, пышные телом, курчавобородые, с круглыми блестящими глазами, составляли большинство. Разнящиеся между собой и лицами, и одеждой, и повадкой подданные детей Солнца держались обособленно, однородными группами, но уже приглядывались друг к другу, уже завязывались симпатии и союзы.
Солнечная колесница, древний трон аттанских богов, отпылала свое, растеклась золотыми струйками в хайрских плавильнях. Возвышение, на котором она когда-то стояла, покрытое белыми коврами, само теперь служило троном нынешним владыкам Аттана. И сверху его заливал торжествующий свет.
Ханис и Ханнар, именуемая Аханой, величаво восседали прямо на коврах. Оба одетые в светлый лин, оба с царскими обручами поверх золотых кудрей. Видно было, что царственная осанка уже нелегко дается богине. Она едва заметно откинулась назад и опиралась рукой о ковер, чтобы удобнее устроить между колен округлившийся живот, который уже не могли скрыть складки широкого платья. Лицо с припухшими губами и веками казалось заплаканным, жалобным. Видимо зная об этом, Ханнар надменно выставляла подбородок и хмурила брови.
Акамие видел ее впервые, и она ему не понравилась. Впрочем, он слышал, что беременность сильно меняет женщин. Должно быть, это верно. Акамие не мог представить, чтобы эта надутая кукла могла очаровать искреннего, пылкого Эртхиа.
По левую руку от Ханиса, удобно, по-домашнему подогнув колени, сидела прекрасная Атхафанама, щедро украсившая свой наряд золотом и камнями, совершенно в хайрском вкусе. Ее тщательно подведенные брови были прикрыты жемчужной бахромой, огромные круглые серьги заслоняли по полщеки, от подбородка до живота слой за слоем спускались многочисленные гривны и ожерелья. Руками она не шевелила из-за огромной тяжести браслетов и перстней. Но живое лицо, сколько было видно из-за украшений, освещалось непритворной радостью видеть гостей из дорогого Хайра и смущением оттого, что и гости могут видеть ее.
От беспощадного пламени, льющегося из-под потолка, ее укрывал накинутый на голову лин.
В таком же накинутом покрывале из лина рядом с Атхафанамой сидела маленькая смуглая круглолицая женщина с узкими мрачными глазами. На ней украшений было немногим меньше, чем на Атхафанаме: браслеты только до локтей, на груди не более дюжины монист, да тонкие косички сплошь увешаны золотыми монетками. Яркий атлас ее платья играл бликами и тенями в прихотливых складках, но был тщательно расправлен впереди, чтобы всем был виден пусть и не такой большой, как у Ханнар, но вполне заметный живот. Это была Рутэ, младшая жена Эртхиа.
Акамие оставалось только подивиться расторопности Эртхиа, не успевшего сесть на трон, а уже обеспечившего его наследниками. Судя по выражению лица, мудрейший Ахми ан-Эриди также восторгался столь предусмотрительной политикой царевича-ослушника. Его чувства разделяли и все сопровождавшие их вельможи.
Церемония представления посольства шла своим чередом. Все понимали, что это всего лишь необходимое выражение взаимного уважения между Хайром и Аттаном и что главное будет сказано друг другу послом Акамие ан-Эртхабадром и владыкой Ханисом наедине.
Однако вручение подарков затянулось надолго, а передача царевны Дар-Ри-Джанакияры — и того дольше. Наконец царевна мелкими шажками приблизилась к тронному возвышению. Красная парча покрывала ее с головы до ног и тянулась по полу еще на добрую дюжину локтей. Из-под парчи заманчиво звенели украшения. Ханис ответил на ее низкий поклон дружелюбным кивком головы и пригласил сесть рядом с Ханнар, поскольку прибывшая была старшей женой царя Эртхиа Аттанского.
Ханнар побледнела, и лицо ее покрылось красными пятнами. Акамие невольно вспомнил, какие сомнения обуревали Эртхиа при их последней встрече. Оставалось только поражаться, как может женщина вести себя так несдержанно и неразумно. Впрочем, едва ли богиню учили угождать своему господину…
