подумать о в общем-то совершенно ему безразличных половецких девушках. Это достойно мужчины – ожидая свою смерть, дать жить другим.
Что же плакать, Гурандухт? Может, не хочется оказаться вдовой воина? Может, уже полюбила? Так, в одночасье, обмирая до одури и не понимая, почему так?!
Может…
Плачь, Гурандухт, плачь, это святые слезы. Плачь, но не забывай о долге. Сделай то, что просил муж, уведи девичий караван. Возможно, ради этого твой муж вскоре примет смерть.
Да будет она проклята самым страшным проклятием… Забвением!
Я здесь, брат!
Даже через несыгранный оркестр битвы князья могли различать голоса друг друга.
Брат мог видеть брата.
Игорь так и рубился без шлема, лучшей защитой головы служит не сталь, а воинское умение и ратный опыт.
Буй-Тур вспотел на жаре, доспехи раскалились в темных лучах злого солнца Хорса. Позолоченный шлем князя сполз на макушку, посеребренное переносье блестящей полосой рассекло княжеский лоб, покрытый испариной.
Прибылью от встречи с братом станет радость, платой за встречу – кровь. Звенела сталь мечей, падали убитые, орали от боли раненые…
Дорогу!
Брат ждет!
Я здесь, брат!
Нежданной удачей стали несколько мгновений, когда рядом не оказалось ни одного врага. Князь Игорь оглянулся, пытаясь разглядеть половецкий обоз. Где сын, где жена его? Игорь увидел вдали вежи, и похолодела душа. Пыль на горизонте говорила яснее слов – навстречу обозу двигалось большое войско.
После этого дня князю Владимиру Путивльскому никого и никогда не придется убеждать, что он по праву называет себя воином.
Если, конечно, молодой князь останется в живых.
– Лучники, приготовиться! – крикнул Владимир Путивльский.
И, тише, как про себя:
– С Богом!
До встречи с врагом – мгновение.
– Лучники, приготовиться! Впереди всадники!
Земляная пыль и травяной прах, поднятые в воздух копытами коней, издали выдавали движущийся верхами отряд. Неожиданным в степи станет только удар из тщательно замаскированной засады.
Мчаться в степи может лишь тот, кто уверен в своих силах. Или обезумел от ужаса настолько, что инстинкт самосохранения оказался оттеснен страхом и умер еще раньше хозяина.
– Без моего приказа не стрелять, – распорядился хан Кончак, всматриваясь в пылевое облако на горизонте.
– Посмотри направо, хатун! – воскликнула половчанка, обращаясь к Гурандухт. – Пыль на горизонте!
– Не прорвались, – прошептала дочь Кончака, потянув саблю из ножен.
Как жаль, что не было с ней больше лука, отброшенного, когда не стало стрел. Саблей она владела хуже. Но покорной сдачи в полон не будет! Она – дочь хана и жена князя.
Она будет сражаться!
– Такая уж у меня свадьба случилась, подруги, – обратилась Гурандухт к девушкам, окружившим ее. – Простите ли?..
– Ничего, – услышала она в ответ. – Прорвемся – догуляем!
– Конечно, прорвемся!
Из-под шлема аварской работы разметались в стороны две косы. Не девчонка, но замужняя женщина вела в бой своих подруг.
Степная женщина покорна только по собственной воле. Бойся такую любой, вызвавший ее гнев!
Из облака пыли навстречу половчанкам вырвались первые всадники вражеского войска, рвущие на скаку луки из-за спины. Громкий боевой клич огласил степь.
И Гурандухт остановила коня, безжалостно рванув на себя поводья.
Остановила коня, узнав родной клич. Клич, с которым шли в бой Шаруканиды. Шел в бой хан Кончак, уже ясно видный рядом со своим бунчуком.
– Отец, – выговорила Гурандухт.
Слезы текли по ее запыленным щекам, оставляя поблескивающие на солнце дорожки. Ей было стыдно, что она не смогла сдержаться. Она – дочь и жена воинов.
Не стыдись, девочка, плачь! Такая уж у тебя свадьба случилась…
Солнце истекало злом.
Огненные сполохи, срываясь с короны обезумевшего светила, терзали съежившийся от боли хрусталь небесных сфер, вылизывали ядовитыми протуберанцами сок набухших влагой облаков.
Хорс, раздувшийся чрезмерно от питавшей его энергии смерти, откинулся в бессилии сытости на спинку солнечного трона, сложил с великим трудом руки на распухшем животе, выпиравшем через края богатого парчового халата, вздохнул с усилием…
Негромкий хлопок – и бога не стало.
Минул третий час битвы, час, показавшийся сражавшимся еще одним днем, жарким и кровавым.
Минул час всепожирающего зла, поглотившего в жадности самое себя. И солнце засияло в небе такое, как есть. Просто – Солнце. Огненный шар, обычный, без божественного присутствия.
Может, так и правильно?
Первый всадник должен был погибнуть.
Князь Владимир Путивльский уже поднял руку, готовый дать сигнал лучникам, но оцепенел.
На вороном скакуне, покрытом клочьями пены от долгой беспощадной скачки, из завесы густой степной пыли вырвался тот, кого молодой князь никак не рассчитывал увидеть.
Овлур.
Гонец, отправленный к хану Кончаку.
Гонец вернулся. Отчего? Путь оказался излишне труден? Это для степного-то витязя, едва не ссадившего с коня получившего отличную боевую выучку русского князя? Встретились неодолимые препятствия? Но воин скорее погибнет, чем признает поражение. Или же – гонец дошел? И теперь ведет помощь?!
– Стрелы – в колчан! – закричал, надсаживаясь, князь Владимир, опасаясь больше всего, что его крик будет неправильно истолкован, и какой-нибудь лучник все же пустит роковую стрелу.
– Я вернулся, князь! – кричал Овлур, и не только путивльские дружинники, но и суровые половецкие солтаны, готовые к смертной сече, заулыбались облегченно. – Я исполнил приказ!
Красные бунчуки на увенчанных рогами древках, боевые значки хана Кончака, безмолвно подтверждали слова гонца.
– Уррагх! – раздалось с обеих сторон.
И князь Владимир Путивльский прикусил губу.
Случайно, конечно же… У воина губы не дрожат!
Князь Игорь потерял свой щит, а вскоре метко брошенный дротик впился в левую руку князя чуть выше локтя. Из ранки, открывшейся на месте вырванного наконечника, неспешно и уверенно сочилась кровь, и не было рядом с Игорем Святославичем лекаря Миронега, чтобы перевязать руку.
Движения князя стали медленнее, чем раньше, он пропустил несколько секущих ударов по кольчуге, добавивших синяков на и без того истерзанное тело. Все сложнее стало отражать нападения врагов, принимать острую сталь на разом отяжелевший меч. Но Игорь Святославич, неузнаваемо страшный в коричневой маске засохшей пыли, перемешанной с потом и кровью, упрямо рвался вперед, не обращая внимания на то, как сжимается вокруг него кольцо диких половцев.
