Ничего, день еще не кончен. Гзак надеялся остаться в выигрыше, и никто, даже самый могущественный из ханов, не сможет помешать ему заработать. И без того узкие глаза предводителя диких половцев сжались в непроницаемые тонкие щели, скрыв недобрый блеск зла, проскользнувший в зрачках Гзака.
– Я буду говорить с вашим ханом!
Гзак произнес это, глядя не на воинов Кончака, но на боевые значки Шаруканидов. Хан, так считал Гзак, не должен унижаться до просьб, обращенных к простым воинам. Гзак не просил. Он высказал пожелание, и воины обязаны были его исполнить.
Гзак обрадовался, заметив, как сорвался с места гонец, споро погнавший коня к видневшемуся издали личному бунчуку Кончака. Послушание – изнанка покорности. Гзак нуждался в послушании, понимая, каким непростым будет разговор с Кончаком.
Смерть развела половцев на два лагеря. Смерть случившаяся и обошедшая – временно? – стороной. Смерть, скалящая стальные зубы наконечников копий и сабельных лезвий. Ощетинившаяся рогами ханских бунчуков. Ищущая прохлады, навеваемой трепетанием на ветру боевых вымпелов.
Войско хана Кончака, нежданно появившееся на поле битвы, не вступало в схватку. Воины-куманы просто вклинились между русами и дикими половцами, и те прекратили сражаться, одни из опасения случайно поразить союзника либо друга, другие… просто из опасения. Ибо – что опасней неминуемой смерти?! Сброд, собранный Гзаком, прекрасно понимал, когда лучше опустить оружие. Пес, проигравший единоборство, подставляет незащищенное брюхо победителю, тем и выживает – позором.
Хан Кончак вежливо поклонился, завидев Игоря Святославича и Буй-Тура Всеволода, но видно было, что взгляд его ищет иных гостей.
– Не беспокойся, – сказал князь Игорь, ближе подъехав к побратиму. – Твоя дочь – с мужем, а он скорее погибнет, чем даст ее в обиду.
– Где же они? – не сдержался хан.
И, как бы в ответ, один из солтанов ханской свиты воскликнул:
– Взгляни туда, великий хан!
Погоняя коней, из облака степной пыли вырвалось несколько всадников. Приближаясь к ханской ставке, один из всадников сорвал с головы шлем, бросил его в прибитую траву.
– Отец!
Хан Кончак спрыгнул с седла и подбежал к коню, на котором сидела его дочь, а теперь жена путивльского князя, прекрасная Гурандухт.
– Отец…
Гурандухт спешилась, обняла Кончака, уткнулась ему лицом в золотую застежку-фибулу, крепившую плащ на левом плече хана.
– Отец…
– Все будет хорошо…
Он говорил так дочери, когда в детстве ей снились плохие сны и, расстроенная и напуганная, она бежала через шатры, мимо костров с греющейся охраной в юрту отца.
В это время, словно желая подтвердить слова хана, появился и свадебный обоз, окруженный со всех сторон настороженной охраной из русских дружинников и половцев Кончака. У первых веж ехал князь путивльский Владимир. Увидев отца и дядю, он улыбнулся, искренне и облегченно.
Впервые за этот день.
Затем он заметил скрытых за скоплением всадников Кончака с дочерью и тоже спешился. Подойдя на расстояние шага к хану, он услышал, как Гурандухт спросила:
– Отец, ты ведь знаком с моим мужем?
– Здрав будь, зять. – Кончак мягко отстранил дочь и протянул руки к князю. – Дай обнять тебя!
Кончак уже знал, как достойно вел себя муж его дочери во время битвы. И мог не стыдиться, но гордиться зятем.
– Уррагх! – закричали куманы и русичи.
Дикие половцы Гзака молчали.
– Здесь наши пути расходятся, – сказал ковуй Беловод Просович. – И не желаю скрывать, что мне это нравится, лекарь.
Миронег молчал, словно не замечая нарочитой грубости ковуя.
– А что ты, болгарин? – продолжил Беловод. – Со мной дальше или же с… этим?
– Моя дорога не мной определяется, – ответил Богумил. – Идти мне на юг, так сказано, и так будет.
– Была бы честь предложена, – развел руками ковуй. – Тогда – прощайте!
– Не прощайся без нужды, – проговорил Миронег. – Накликаешь беду.
– Большей уже не накликаю, – заметил Беловод. – Некуда уже – больше! Ты не согласен… колдун?
– Здрав будь, – серьезно сказал Миронег и повернул коня прочь.
На юг, куда его так не хотели пускать боги. Где предсказана была его смерть.
Туда, куда ему нельзя было ехать и куда он был ехать обязан. Если, конечно, желал сохранить хотя бы остатки независимости и не стать куклой для божественных забав.
Болгарин держался за его спиной, предпочитая общество языческого колдуна перспективе одиночного путешествия через Степь.
– Здрав будь, хан.
– Благодарю, Гзак.
Гзак поморщился, показав, что оценил ответ. Кончак, как и обычно, не посчитал нужным назвать Гзака присвоенным титулом. Горд был потомок Шарукана и не желал снисходить к низкорожденным. Но сегодня Гзак рассчитывал посчитаться с ханом Черной Кумании за все: за гордыню, за пренебрежение, за богатство и славу.
Большой долг был за Кончаком, и проценты на него накопились немалые, много больше, чем разрешал давний Мономахов «Устав».
– Я жду объяснений, Гзак. Что делают твои воины на моей земле?
Снова гордыня. Так, с места в карьер, словно на ристалище, разговора не начинают. Гзак был уверен в этом. Что до Кончака – он открылся для удара, так тому и бывать!
– Плохое нас привело сюда… хан! Страшное… Русские дружинники, которых ты защищаешь так благородно, словно они для тебя – лучшие друзья, напали на беззащитные вежи наших родичей, все разграбили и всех убили. Тому свидетель не только я, все мои воины. А тебе, разумеется, известно, хан, что по степным законам за подобное есть только одна кара. Кровная месть! И мстить должен любой, кто знает преступника.
– Что я слышу?! Убиты мои люди? Убиты русами?
– Убиты половцы! Рода, правда, иного, из Бурчевичей, но убиты действительно русами, как ты и сказал.
– Что делали Бурчевичи на моих землях? Я не звал их.
– Так ли это теперь важно? Даже если они по неосторожности или небрежению перешли границы твоих, хан, владений, то расплатились многократно! Кто ответит за смерть наших братьев?!
– Верно ли то, что говорит Гзак?
Кончак повернулся к князю Игорю.
– Верно, – откликнулся Игорь, и среди куманов пронесся глухой ропот. – Русские дружинники действительно напали на половецкие вежи… Те дружинники, которые ослушались моего приказа и в сражении перешли на сторону врага.
Князь Игорь Святославич протянул руку в сторону сбившихся в кучу черниговских ковуев и рыльских дружинников.
– Суди их по своим законам, великий хан, – продолжил князь Игорь. – Для Руси этих людей больше нет!
– Как случилось, – спросил Кончак, – что твои люди, Гзак, воевали вместе с убийцами против тех, кто невиновен?! Что здесь – оплошность или злой умысел?
– Разве я способен на сознательную ложь? – добродушно улыбнулся Гзак. – Не разобрались немного, но, Тэнгри-Небо свидетель, я рад, что истина наконец открылась. И обвинения мои остались в силе… великий хан!
