Безумный араб не мог слышать, его уши рассыпались, как и все тело. Но он тем не менее слышал знакомый голос.
Голос Хозяина.
– Слушаю и повинуюсь, господин!
Аль-Хазред не мог говорить, но сказал это.
– Взгляни на меня и выслушай, что должен сделать.
Абдул Аль-Хазред взглянул вперед, но увидел только облако темного тумана, из которого и шел голос.
УВИДЕЛ?
Опустив глаза вниз, араб разглядел свои ноги в пыльных сапогах. Выше, под обтрепанными полами старого халата, проглядывали костлявые коленки, обтянутые дешевыми штанами. Дрожащие ладони с обломанными грязными ногтями. Поднять руки… И тронуть редкую бородку, дернуть волосок, вскрикнуть от боли.
Воскрешен! Снова воскрешен!
– Ты должен, – приказал туман, – вернуться в святилище и дочитать то, что не успел.
– Но… у меня нет больше листка!
– Он все еще там, у алтаря.
– Рядом с вами?
– Рядом с камнем.
Туман окутал араба. Было ли движение? Наверно, Аль-Хазред не понимал, где он был, как окажется снова в Тмутаракани.
Но, раз так сказал Хозяин, так тому и быть, Хозяин не обманул еще ни разу.
Но, как пришлось убедиться безумному арабу, все когда-то начинается в первый раз.
Туман рассеялся, но вокруг Аль-Хазреда не было ничего, напоминающего мрачные стены святилища, забрызганные жертвенной кровью. Был зеленый луг. Трава, такая свежая, будто лето только началось, а не клонилось к закату, потемневший от времени и непогоды дом с низкой покосившейся дверью, огромный ясень вдалеке, на холме.
И были люди, мужчины и женщины, в причудливых старинных одеяниях, пристально смотревшие на араба. Странные мужчины и женщины, в них заключалось явно что-то… нечеловеческое.
Если бы Абдул Аль-Хазред мог сойти с ума, то сделал бы это. На его счастье, это случилось на много веков раньше, в Магрибе, в пещере колдуна, одетого во все черное. Когда из старой позеленевшей медной лампы выбрался омерзительный джинн и улыбнулся во все свои шестьдесят зубов.
– Не ходи в Тмутаракань, не надо, – сказал один из мужчин, одноглазый, в драной, заляпанной кровавыми пятнами рубахе.
И Аль-Хазред в бессильной ярости завыл на солнце.
Глаза священника Кирилла остекленели, мысль ушла из них.
– Снова колдовство! – взревел Миронег, теряя свое хваленое самообладание.
– Догадайся – кто?
Миронег оглянулся.
– Хозяйка!
– И не только! Склонись перед шествием богов в мир человеческий, строптивец!
– Не склонюсь. И именно потому, что строптивец!
Идущий впереди богов Мученик громогласно и с удовольствием расхохотался.
– Фрейя, не будь он человеком, точно отдал бы тебя замуж за него! Только такой с тобой и справится! Хочешь, дам ему бессмертие?
– А меня уже не спрашивают? – поинтересовался Миронег.
– Спрашивают, – сказал еще один из богов, невысокий, с бегающими глазами на подвижном безбородом лице. – Где та тварь, которая грозит всем нам?
– Локи бесцеремонен, – вышла вперед Хозяйка-Фрейя. – Но мы действительно хотим это знать.
Миронег указал ладонью на идола:
– Этот?
Голос Локи был само разочарование.
– Он уже убил князя Черного и его воинов.
– Откуда ты узнал это, Мученик? Ах да, ты же всеведущ!
– Смешно, правда?
Мученик расхохотался.
И, не прекращая смеяться, добавил:
– Он и нас должен убить!
– Ты уже ошибался, Мученик! – воскликнула Фрейя.
– Да, – ответил тот, неожиданно став серьезным. – Только на это и надежда…
– Как бы то ни было, – заорал огромный детина с поржавевшим молотом, по стати соответствовавшим хозяину, – хоть повеселимся напоследок! Что может быть лучше доброй драки! Только твоя задница, Фрейя!
Раздался звонкий шлепок, вскрик Фрейи. И грохот. По утоптанному полу святилища покатились и молот, и его хозяин.
Снова загрохотал хохот, и первым начал смеяться сам молотобоец.
– Тор, дружище, ты снова недооценил нашу сестренку, – криво ухмыльнулся Локи. – Надеюсь, следующую схватку ты не проиграешь так скоро.
– Ставлю бурдюк пива против плевка тролля! – кивнул Тор и, подобрав молот, шагнул к идолу.
– Битва богов, – Локи продолжал ухмыляться, – была предсказана, вот она и началась. Хотя не так, как было предсказано… Забавно.
Фрейя подошла вплотную к Миронегу, провела ладонью по его бороде:
– Ты совсем не смотришь на меня.
– Видишь ли, богиня…
– Вижу. Что любишь, вижу!
И, взмахнув ресницами, пошла за богами – на битву.
Ведь что толкает на битву, как не любовь? К славе, деньгам, иному… И какова цена за время битвы? Часто – смерть. Любовь и смерть для Миронега носили одно имя, которое он не решался произносить даже про себя, – Фрейя.
Назвать имя бога, что мертвеца, – накличешь! Миронег не хотел умирать. Хотел ли он любви?
Не спросить ли об этом самого Миронега?
Чтобы услышать в ответ: «Не знаю».
Святилище вмещало сотни две молящихся, да за алтарем, у идола, могли при желании разместиться еще человек пятьдесят, локоть к локтю. «Локоть к локтю плинфа в стене», – вспомнил вдруг Миронег. И откуда только эти слова, может, из любимых Кончаком мудрецов Срединной Империи?
В таком помещении невозможно проглядеть перемещение двух десятков тел, но Миронег так и не увидел битвы богов. И не потому, что свет факелов становился все тусклее, смола выгорала, огонь одевался саваном копоти.
Боги двигались так быстро, как могли только они. Человеческий взгляд мог заметить их только тогда, когда они останавливались передохнуть, утереть обильно текущий пот. Не мог Миронег разглядеть и противника богов, для него идол так и остался куском грубо обработанного камня, источенного веками.
Что там, за барьером невидимости? Скрещивающиеся мечи, удары молотов и секир, стук боевых топоров? Крики боли и ярости? Победный клич? И кто побеждает?
Прямо к ногам Миронега упал молот, за ним проявился Тор, обнаженный по пояс, потный, не замечающий пронизывающего холодного ветра с моря.
Откинув с грязного лба длинные волосы, он сумрачно посмотрел на хранильника, выцедил сквозь зубы:
– Бесполезно, он сильнее.
И пропал, как и не было его.
