На Маклина мы их не увидели. Зато выбежав к Покровскому саду, мы сразу же обнаружили эту парочку. Я невольно присвистнул – от удивления. Затем в груди моей противно заныло. Такого скверного поворота событий я не мог себе представить даже во сне.
Сопелкина, наша дорогая соседка, и преследовавший нас на крыше мясник сидели рядышком на садовой скамейке и о чем-то оживленно беседовали. Сумка с голубком на боку разделяла их, как пограничная веха.
Сразу вспомнилось наше чердачное приключение – как соседка заперла нас на ключ, и буквально сразу же после этого объявился на чердаке Севастьянов. Вот, оказывается, как просто все объясняется. «Детки в клетке» – это было про нас.
Хорошо, они сидели к нам спинами и поэтому не могли нас видеть. К тому же нас спасали трамваи, дребезжащие вдоль ограды сада и стреляющие на остановке дверьми. Да и люди, что топтались на остановке, тоже не стояли молчком – они кашляли, кряхтели, поругивались, создавая шумовую завесу.
Мы тупо, я и Щелчков, наблюдали за странной парочкой и не знали, что теперь предпринять. Если эти двое сообщники, то плохи были наши со Щелчковым дела. Иметь под боком такую соседку – все равно что колоть гранатой орехи или вместо пионерского галстука повязывать на шею змею.
Шкипидаров, который и представить себе не мог всех опасностей, пережитых нами, недоуменно переминался рядом, не понимая, что нам собственно от этой парочки надо. Ну, Сопелкина, кто ж ее, скандалистку, не знает. На Фонтанке вон крокодила поймали, а тут какая-то соседка с каким-то дядькой треплются о какой-нибудь ерунде, вроде способов заморозки студня.
Если честно, нам совсем не хотелось посвящать Шкипидарова в это дело. Не потому что он человек ненадежный, просто лишние суета, разговоры, объяснения что да как, шкипидаровские ахи да охи, без которых не обошлось бы наверняка, – ни к чему нам было все это, да и помощник он почти никакой. Впрочем…
– Слушай, Шкипидаров, такая штука… – неуверенно начал я. – Понимаешь… Этот вон дядька, ну, который сидит с Сопелкиной… у нас… с нами… в общем, на чердаке…
– Двойка! – зыркнул на меня глазами Щелчков. – Она здесь сроду никогда не ходила! – Он приставил к лицу кулак и выразительно повертел им у носа. Говорил он про скрипучий трамвай, робко выползший на площадь с Садовой и враскачку подъезжающий к остановке. Но я-то сразу, как увидел кулак, догадался, что трамвай лишь затычка, чтобы я не наболтал лишнего.
– Да уж, – подмигнул я Щелчкову, – ездят тут по чужим маршрутам, головы пассажирам дурят. А некоторые, пока они ездят, просиживают скамейки в садиках и болтают про людей разное. – Теперь я подмигнул Шкипидарову.
Шкипидаров, как заводной болванчик, расхлябанно вертел головой, слушая то меня, то Щелчкова.
– Вот ты, Шкипидаров, думаешь, они там разговаривают просто так? – Я сделал недоуменный вид, как бы удивляясь и упрекая его за простодушие и наивность. – А они там разговаривают не просто так. Очень даже не просто так! – Я загадочно посмотрел на сад и еще раз подмигнул Шкипидарову.
Тот, видимо, совсем растерялся, окончательно сбитый с толку.
– А не просто так, это как? – Глаза его выкатились из век, а дыхание стало судорожным и хриплым.
– Ха-ха-ха! – ответил я с торжеством в голосе. – Дорого бы я дал, чтобы это знать! – И тут же, переходя на шепот: – Шкипидаров, слушай меня внимательно. – Я выставил в воздух палец. – Сопелкина и этот вон дядька задумали одну страшную вещь. Какую, нам пока неизвестно, но узнать это очень надо. И помочь в этом должен ты.
– Я? – занервничал Шкипидаров. – Ой, ребята, совсем забыл! У меня же завтра контрольная! А я еще задачки не сделал. И Ольку надо забрать из садика. И корм насыпать рыбкам в аквариум.
– И вообще, моя хата с краю, – продолжил я за него с упреком. – Ладно, Шкипидаров, иди, раз рыбки для тебя важнее, чем люди. Но если завтра тебе в школе расскажут, что двое твоих бывших товарищей… – Я выдержал короткую паузу, вложив в нее как можно больше трагизма. – В общем, в нашей возможной смерти виновным можешь считать себя.
– В смерти?.. Виноватым?.. Себя?.. – Шкипидаров совсем потух. Он сделался еще меньше, чем был, от евшей его изнутри совести. Голос его ослаб, даже волосы на голове побледнели, из рыжих превратившись в соломенные. – Ребята, я… хорошо, согласен. А что я должен сделать, чтобы помочь?
– Очень просто, – сказал Щелчков. – Ты тихонечко подойдешь к ним сзади и подслушаешь, о чем они говорят.
– Но… – смутившись, произнес Шкипидаров. – Подслушивать чужие разговоры нехорошо.
– Да, – Щелчков поддакнул, – нехорошо. Когда дело не идет о человеческой жизни.
Шкипидаров подумал и, видимо, согласился с доводом.
– А если они меня заметят? – спросил он спустя несколько коротких секунд.
– Скажешь, что ты юный мичуринец и изучаешь почву для будущей посадки травы.
– Хорошо, – сказал Шкипидаров и отправился выполнять задание.
Глава четырнадцатая. Цена головы школьника
Шкипидаров отправился на задание, а мы, чтобы скоротать время, занялись любимой игрой, которой мы занимались часто, когда коротали время.
Суть игры заключалась в следующем. Я считаю прохожих, идущих по тротуару слева направо; Щелчков – движущихся справа налево. Если за одинаковый промежуток времени народу слева направо проследует больше, то выиграл я. Если наоборот – Щелчков. Разница в количестве человек равняется количеству щелбанов, которые достанутся проигравшему.
В первой пятиминутной партии победа досталась мне. Я выдал об лоб Щелчкова очередь из двенадцати щелбанов, но ум у него не вышиб, как некогда у попа Балда.
Вторая партия оказалась ничейной.
Третья, последняя партия, началась для меня удачно. Из трамвая высыпала толпа и повалила мимо нас вправо. Щелчков хмуро смотрел на лица, уже заранее оплакивая свой лоб. Но скоро ситуация изменилась. Справа, понукаемая начальством, двигалась колонна курсантов численностью человек в пятьдесят. Похоже, счастье от меня отвернулось, и испытывать лобовую атаку настала очередь моей голове. Колонна с топотом прошла мимо нас. Я мысленно подсчитывал щелбаны, а Щелчков со мстительною улыбкой искоса поглядывал на меня, прикидывая кучность ударов. Вдруг лицо его вытянулось, как ластик, и в раскрывшейся щелке рта что-то по-дурацки забулькало.
– Здрасьте, – промычал он кому-то, стоявшему за моей спиной.
– Приветик, – ответил кто-то хрипловатым знакомым голосом, окатив меня крепким духом забродивших б
Я пригнулся и подался вперед, но тут увидел, что над плечами Щелчкова вырастают, как у Змея Горыныча, две пары лопоухих голов: пара – слева, и пара – справа, – хулиганская четверка Матросова.
– Математик, – сказал главарь, посверкивая передним зубом, обёрнутым в серебряную фольгу, – сколько будет два фингала в квадрате?
Теперь подался вперед Щелчков, и мы с ним чуть не сшиблись носами. Надо ж было так капитально влипнуть – оказаться меж трех огней (Севастьянов был номер третий), не имея ни лазейки для отступления. Тупик был, вроде бы, полный – куда ни кинь, всюду клин. Сзади, воняя бочкой, каланчою нависал Ухарев. Спереди матросовская четверка погыгыкивала, предвкушая потеху. Слева были дома, справа – сад и роков
Что мне больше всего хотелось – это сделаться человеком-птицей, невидимкой исчезнуть в воздухе, раствориться амёбой в луже, – но, увы, любая фантазия разбивалась грубой правдой реальности.
Из трех бед выбирают меньшую, и я пытался лихорадочно оценить, какая же из них меньшая. Похоже, меньшая все-таки – Севастьянов, как-никак он сидит к нам задом, к тому же, кажется, не догадываясь о том, что мы со Щелчковым неподалеку.
На остановке затормозил трамвай, из него вышел человек в шляпе и медленно пошел в нашу сторону. Рядом с нами он задержался, закурил и пошагал дальше. Сейчас мне было не до случайных прохожих, курящих, некурящих и прочих. Поэтому лишь краешком зрения я отметил огонек папиросы, зелень шляпы и колесико дыма, покатившееся по Садовой над тротуаром. Отметил и мгновенно забыл.
