Все эти серьезные перемены имели целью отвлечь внимание нежелательных посторонних глаз – если таковые имелись – от примелькавшегося средства передвижения.
Кеплеров трактат о снежинках неожиданно был отложен в сторону. Санта вырвал из усов волосинку и пустил ее летать по салону.
– Ляля Хлюпина! – сказал он уверенно. – Похититель часов она. Доказательства? Первое – фотография с изображением и адресом кочегарки. Ляля Хлюпина в качестве компромата подсовывает фотографию завучу. Та уверена, что на фото Ляпина, и лишает ее роли Снегурочки. То есть эта Хлюпина таким способом убирает претендента на роль. И второе доказательство – главное: сегодняшний мой визит в котельную. Украденные клепсидры там, я их слышал, они со мной говорили. Складываем первое со вторым и получаем: преступник – Хлюпина…
– Стоп-стоп-стоп, – остановил его Санчо. – Получается какая-то неувязка. Получается, что в школе дедов-морозов целый год проучилась девочка и никто этого не заметил. Но девчонок там в принципе быть не может – она, что же, так удачно маскировалась?
– Ну, не знаю. Накладные усы, брови, борода – что тут сложного? В любой лавке такого добра навалом. Нарумянила нос румянами, посох в руку, и все дела.
– А обязательный для всех медосмотр? Традиционная сауна по субботам? Общежитие? Тренажерный зал? Не поверю, чтобы никто ни разу не обратил на нее внимание.
– Все, я понял! Хлюпина не девчонка. – Санта-Клаус чуть не прыгал от возбуждения. – Она просто переоделась в девочку. Сбрила бороду, причесала брови, наманикюрилась, напедикюрилась, пирсинг, дансинг… В общем, полная перемена облика от носков до ушей и пяток. Оригинальный криминальный прием, но мы тоже не подбородком думаем. Раскусили тебя, дедушка-отморозушка, – как веревочке, как говорится, не виться…
– Вот так новость, – перебил его Санчо, слушая одновременно и Санту и новостные сообщения из Нетунета. – Астрономы обнаружили в космосе одинокую кочующую звезду. Звезда абсолютно черная. Движется в направлении Солнца. Ты когда-нибудь о подобном слышал?
Санта-Клаус наморщил лоб. Переключка с Ляли Хлюпиной на Вселенную потребовала промежутка секунды в три. Наконец он поднялся с места и потопал по салону сантамобиля к шкафчику с походной библиотекой. Открыл дверцу и с дальней полки, где хранились древнеегипетские папирусы, взял какой-то из драгоценных свитков. Развернул его, пробежал глазами. И мгновенно уши у Санта-Клауса сделались прозрачными, как аквариум. Что, напоминаю, показывало высший градус Санта-Клаусова волнения.
– Катастрофа, – сказал он тихо и, задумавшись, поплелся к столу.
Нос у Санты обвис и съежился. Санта дернул его за кончик и вернул в первоначальное положение. Никая катастрофа на свете еще не повод, чтобы вешать носы. Это он понимал четко.
– Не отчаиваться и верить в победу, – повторил он скороговоркой вслух. И закончил медленно и уверенно: – И никогда не забывать улыбаться.
Глава 11. Разные нехорошие разности
Перенесемся в просторы космоса.
Черная звезда Энтропия тихо кралась по задворкам вселенной. То, что попадалось ей под руку, – звездочка ли размером с муху или зазевавшаяся комета, – все она ощупывала лучами и бессовестно запихивала себе в рот. Энтропия была всеядная, но главным ее лакомством было время. Она нюхом чуяла его запах, выскребала, как медведица из колоды, до последней крохотули-секундочки и летела, ненасытная, дальше. Там, где проходила звезда, оставались лишь трухлявые оболочки, словно выпитые извергом пауком пустотелые мушиные тушки.
Так она скиталась годами – но годами не простыми, а световыми. И ни разу не находилось витязя, чтобы выскочил на лихом коне, размахнулся проворной сабелькой и скосил чумной звезде ее головешку. То ли вымерли они подчистую, то ли все попрятались по чуланам, не желая рисковать жизнями.
И в какой-то неприятный момент – не простой, а световой, ясно дело – вдруг унюхала звезда Энтропия маленькую, чуть заметную точечку, звездочку под именем Солнце, и вблизи этой бледной звездочки мелкую зелененькую планетку, называвшуюся скромно – Земля. Времени там было – заешься!
Энтропия облизнулась по-волчьи и тишком заковыляла в ту сторону.
Но вернемся с небес на Землю, в ту ее низинную часть, где из серых балтийских волн встает над миром лучший на свете город.
В Петербурге настало утро. Уля Ляпина разжмурила веки и прислушалась к разговорам с кухни. Голосов было сразу несколько – мамин, папин и тети Сони, но последний заглушал прочие.
– Мне приснилось, – говорила она, – что на мне очки с линзами, каждая толщиной в палец. И во рту нет семнадцати зубов! Интересно, к чему бы это?
– Зубы к счастью, – сказала мама. – Я имею в виду финансовое.
– Я не понял, – вмешался папа. – Я вот до сих пор в своей жизни финансового счастья не испытал, хотя зубов во рту имею четырнадцать… Нет, пятнадцать. – Он пересчитал языком.
– То ж во сне, – утешила папу мама.
– А, во сне, – уныло ответил папа. – Я сегодня спал, как лохматый, и практически ни разу не просыпался. И не храпел… – Он взглянул на маму и добавил осторожно: – Практически.
– Это все тепличный эффект, – сказала тетя Соня вприхлебку. – Мегаполисы уродуют человека. Отрицательное психическое давление. Орудуют энергетические вампиры. Все эти ночные дозоры и прочая эзотерическая возня. – Она хрустнула поджаренным тостом. – Дождусь мая, уеду на чистый воздух сажать луковичные растения на огороде. Уже купила двадцать пакетов натурального почвогрунта «Родина», хочу вырастить на участке араукарию…
Уля Ляпина вскочила с постели.
«Репетиция!» – вдруг щелкнуло в голове, но мгновенно, будто бы в телефоне, зазвучали гудки отбоя. Супердевочка, погасив обиду, начала собираться в школу. Новый день обещал быть хлопотным. И ей надо быть ко всему готовой. А для начала хорошенько позавтракать.
Ранним утром, город еще потягивался, а в котельной на Котельникова, 4, уже кипела суетливая деятельность. Черная звезда была близко, по приблизительным рассчетам Аэрозоля она должна была зависнуть над Петербургом во второй половине дня – но не раньше трех часов пополудни. Точно угадать было трудно, с таким характером, как у мадам Энтропии (и с таким, как у нее, аппетитом), делать ставки на ее пунктуальность заведомо означало проигрыш.
Ангел нервничал, хватаясь одновременно за великую прорву дел и бросая на середине каждое. То готовил телескопическую пешню, чтобы сделать в атмосфере над школой, где сегодня репетирует Ляля Хлюпина, незаметную озоновую дыру, сквозь которую пройдет луч звезды. То всухую жевал будильники. То латал специальные рукавицы, чтобы не обжечься, удерживая нагревающиеся часы-клепсидры, когда время устремится по лучу в небо. То чертил на бумаге схему незаметного проникновения в школу.
Ни одна живая душа, даже въедливая его помощница, не должна была знать о том, что он рядом и готов действовать, когда начнется эта чертова репетиция. Ляле Хлюпиной он наплел с три короба про какую-то мифическую задержку – мол, звезда по причине лени появится не раньше, чем послезавтра. Хитрый ангел вовсе не собирался возвращать своей помощнице молодость. С этой вредины довольно было того, что он тратился на нее столько времени. И к тому же, думал Аэрозоль, дай возможность этой жадной старухе приложиться к лучу звезды, чтобы скинуть с себя лишние годы, ее ж трактором потом не оттащишь. Она ж будет молодеть до тех пор, пока не сделается грудным младенцем. Пока вовсе не уменьшится до микроба. Хотя, возможно, это будет и к лучшему – прилетит какой-нибудь воробей и склюет ее, как вредное насекомое.
В хитроумной плане Аэрозоля Ляля Хлюпина была лишь прикрытием. Она должна была… Впрочем, стоп! Не интересно открывать раньше времени все коварные ангельские уловки.
– Молчать в тряпку! – орал он Ляле, когда та, как вздорная собачонка, что-то вякала на него со стула, пока ангел разрывался в делах. – Репетируй молча свою снегурку, тебе сегодня на людях выступать. – Ему было не до ее вякания.
Одну целую и две десятых секунды Ляля Хлюпина выдерживала молчание.
– А мне плевать на людей, плевать! – вновь соскакивала она с стопора. – На ангелов, на людей, на мух, на слонов, на крокодилов, – на всех! Я самая из самых, я – супер! У меня даже тень – отпад! Смотри, сидор, какая у меня тень клевая!
