министра финансов. По счастливой случайности он остался жив.
— Слышал, — кивнул Дронго, — все информационные агентства мира только и говорят об этом.
— Поэтому мы и приехали, — сказала Лена, бросив взгляд на Руднева. Что-то в этом ее взгляде насторожило Дронго. Он не мог понять, что именно. Боль? Настороженность? Сочувствие? Понимание? Однако он не стал расспрашивать, сказал лишь:
— Насколько я понимаю, все обошлось, министр не пострадал, только два его сотрудника погибли.
— Но он может пострадать, — возразила Суслова, — понимаешь?
— Вы не исключаете повторного покушения? — хмуро спросил Дронго.
— Нам рекомендовал обратиться к вам генерал Потапов. Он передал вам привет, — сообщил Руднев.
Дронго, кивнув в знак благодарности, хотел что-то спросить, но в этот момент в комнату вошел Владимир Владимирович с чайником и стаканчиками в виде груш, подаренными ему Дронго.
— Говорят, в этих стаканах чай долго не остывает, — с улыбкой заметил Владимир Владимирович, разливая чай.
— Я попытаюсь понять, почему вы вышли именно на меня, — задумчиво произнес Дронго, — тем более после того, как задействовали все имеющиеся у вас резервы. Нашли Владимира Владимировича, передаете привет от Потапова и приехали сюда с Еленой Сусловой, с которой я работал полтора года назад. Очевидно, речь идет не о расследовании, иначе вы не стали бы так поспешно меня искать. Насколько мне известно, следователи ФСБ и прокуратуры ни за что не допустили бы к расследованию постороннего. Если бы сами не зашли в тупик. Значит, дело тут не в расследовании.
Лена молчала, только смотрела на него. Руднев отвернулся, показывая, что его совершенно не интересуют рассуждения Дронго. Владимир Владимирович, напротив, слушал Дронго с интересом. Как всегда.
— Судя по ситуации в стране, министр финансов — главная фигура в правительстве, — продолжал Дронго, — завтра он летит в Лондон, а в пятницу выступает в Думе. Значит, вы хотите, чтобы я его охранял. Нет, не совсем так. Вам нужен не просто охранник, для этого у вас есть офицер ФСБ. Вам нужен эксперт, способный предотвратить покушение на министра. Из этого я делаю вывод, что организатора преступления вы уже вычислили и боитесь его. И еще боитесь повторной попытки покушения, когда чуда может не произойти. И наконец, папка в ваших руках, полковник. Очевидно, там досье на преступника, организатора террористического акта. Я угадал?
Владимир Владимирович перевел взгляд с Елены на Руднева. Полковник пожал плечами, видимо, соглашаясь с Дронго, а Елена закивала и сказала с улыбкой:
— Все верно. За исключением одного: мы ничего не боимся. Но наши аналитики считают, что организатору покушения нужно противопоставить опыт другого человека, способного предотвратить покушение. Мы знаем, как ты действовал осенью восемьдесят восьмого, когда сумел предотвратить в Нью- Йорке покушение на президента.
— С тех пор прошло десять лет, — вздохнул Дронго, — я был тогда молодым и красивым. У меня были свои волосы и свои принципы. А сейчас я старый, толстый, лысый, уставший от жизни человек. У которого нет ни волос…
— Ни принципов? — быстро спросила Лена.
— Я этого не сказал. Не стало страны, которой я служил, и идеалов, в которые верил.
— Вы не хотите нам помочь? — сухо спросил Руднев. Что-то, видимо, раздражало его в поведении Дронго. — У нас мало времени.
— Подождите, Виктор, — остановила его Суслова, — он непременно поможет. Но ему надо подумать.
— Спасибо, что не сразу выгнали, — ответил Дронго.
— Мы оплатим тебе все расходы, — сказала она каким-то напряженным, не своим голосом. Он поморщился, догадавшись, что Елена пытается сгладить впечатление от нетактичного вопроса Руднева.
— Не сомневаюсь, — Руднев внушал Дронго явную неприязнь, — а гонорар я, конечно, не получу.
— До свидания. — Полковник уже хотел уйти, но Елена остановила его.
— Не надо, Дронго, — сказала она, — ты не в курсе дела, а изображаешь из себя этакого монстра.
— О ком же это вы говорите? — первым нарушил наступившее молчание Дронго. — Я могу ознакомиться с его досье? Оно ведь у вас с собой?
— Вы ошибаетесь, — мрачно ответил Руднев, — это материалы по сегодняшнему покушению. У нас нет досье на преступника.
— Значит, дело обстоит хуже, чем я думал. Кто же мог организовать покушение в самом центре Москвы? Кто-то из бывших «ликвидаторов»? Суперзасекреченные агенты, о которых не принято было говорить даже в КГБ? Офицеры, специализирующиеся на активных мероприятиях за рубежом? Я знаю, их досье под запретом, не подлежат выдаче. Верно?
Руднев взглянул на Суслову.
— Говори, говори, не бойся, — спокойно сказала она, — ему можно, он знает о «ликвидаторах».
— Вы правы, — сказал Руднев, — речь идет о «ликвидаторе». Бывшем сотруднике КГБ, а потом ФСБ. Во время одной операции, когда нужно было вывезти из страны и спрятать сто миллионов долларов, он явно перестарался. Погибли случайные свидетели. Он получил двенадцать лет тюрьмы и воспринял это как вопиющую несправедливость, поскольку считал, что выполнял приказы начальства. Четыре месяца назад кто-то устроил ему побег. За сутки до его перевода в один из сибирских лагерей, подальше от Москвы.
— Ему помогли? — догадался Дронго.
— Да, — Руднев говорил монотонно, скрипучим, неприятным голосом, — поэтому нам нужен независимый эксперт, поскольку мы до сих пор не знаем, кто именно ему помог. Нужен специалист такого же класса, как он сам. И таким специалистом в Службе внешней разведки считают вас.
— Его досье сохранилось?
— Да. Но с ним может ознакомиться только начальник управления, причем не выходя из службы безопасности.
— Я не смогу его посмотреть?
— Нет. Но мы сообщим все, что вас заинтересует.
— Любопытное поручение. — Дронго отпил из чашки чаю, поднялся, прошелся взад-вперед по комнате, переваривая услышанное. Потом вдруг спросил: — А почему я вам так не нравлюсь, полковник?
— Что? — удивился Руднев. — При чем тут мои симпатии?
— Я вижу, вы раздражены? Почему? Мне это кажется странным.
Руднев взглянул на Суслову, ничего не ответил и отвернулся. Елена ответила ему тревожным взглядом и тихо спросила:
— Можно, я скажу?
— Не стоит, — поморщился Руднев, словно от зубной боли, — я сам. — Он помолчал и объяснил: — Один из погибших в автомобиле Полетаева был моим племянником. Извините, Дронго, я весь день сам не свой. Они так обгорели, что труп опознать невозможно. Меня в морг не пустили. Парню было всего двадцать семь.
Дронго перевел взгляд с Руднева на Елену. Она кивнула, ожидая от него ответа.
— Двадцать семь, — повторил Дронго, снова садясь, — так как, вы говорите, звали этого бежавшего полковника?
День первый. Москва
22 часа 30 минут
