– Нечто столь секретное, что мне о нем не сообщили?
– Нет. Нечто столь очевидное, что его просто не замечают. Я имею в виду десять тысяч интеллектов, отборных человеческих интеллектов, которые и по убеждению и по необходимости посвятили себя служению науке.
Готтштейн беспокойно заерзал и хотел подвинуть стул. Но стул был привинчен к полу, и Готтштейн едва не соскользнул на ковер. Монтес удержал его за локоть.
– Простите! – досадливо покраснев, пробормотал Готтштейн.
– Ничего, вы скоро освоитесь со здешней силой тяжести. Но Готтштейн не слушал.
– Согласитесь все-таки, что вы сильно преувеличиваете, Монтес. Ведь Земля – это вовсе не такая уж отсталая планета. Например, Электронный Насос. Он создан Землей. Ни один лунянин не принимал участия в работе над ним.
Монтес покачал головой и пробормотал что-то по-испански – на своем родном языке. Судя по всему, что-то очень энергичное. Потом он спросил на эсперанто:
– Вам доводилось встречаться с Фредериком Хэллемом?
Готтштейн улыбнулся.
– А как же. Отец Электронного Насоса! По-моему, он вытатуировал этот титул у себя на груди.
– Ваша улыбка и ваши слова – уже аргумент в мою пользу. Спросите себя: а мог ли человек вроде Хэллема действительно создать Электронный Насос? Тем, кто предпочитает не размышлять над такими вопросами, это представляется само собой разумеющимся. Но стоит задуматься, и сразу становится ясно, что у Насоса вообще не было отца. Его изобрели паралюди, обитатели паравселенной, каковы бы они ни были и какой бы ни была она. Хэллему же случайно досталась роль их орудия. Да и вся Земля для них – всего лишь средство, помогающее достижению какой-то их цели.
– Но мы сумели извлечь пользу из их инициативы.
– Да, как коровы умеют извлечь пользу из сена, которым мы их снабжаем. Насос – вовсе не доказательство прогресса человечества. Скорее наоборот.
– Ну, если Насос, по-вашему, символизирует шаг назад, то подобный шаг назад можно только приветствовать. Мне не хотелось бы остаться без него.
– Мне тоже! Но речь идет о другом. Насос удивительно хорошо отвечает нынешнему настроению Земли. Неисчерпаемый источник энергии, абсолютно даровой, если не считать расходов на оборудование и содержание станций, и никакого загрязнения среды обитания! Но на Луне нет Электронных Насосов.
– Так ведь они тут и не нужны, – заметил Готтштейн. – Солнечные аккумуляторы, насколько мне известно, с избытком обеспечивают Луну необходимой энергией, тоже абсолютно даровой, если не считать расходов на оборудование и обслуживание, и тоже не загрязняющей среду обитания... Я верно запомнил заклинание?
– О да, вполне. Но ведь солнечные аккумуляторы созданы человеком. Вот о чем я говорю. Кстати, на Луне собирались установить Электронный Насос, и такая попытка была сделана.
– И что же?
– Ничего не вышло. Паралюди не забрали вольфрама. Не произошло ровно ничего.
– Я этого не знал. А почему?
Монтес выразительно поднял брови и развел руками.
– Кто может знать? Отчего не предположить, например, что паралюди живут на планете, не имеющей спутника, и не в состоянии представить себе второй обитаемый мир в близком соседстве с первым? Или же, отыскав то, что им было нужно, они попросту прекратили дальнейшие поиски? Как знать? Важно другое: они не забрали вольфрама, а сами мы без них ничего сделать не смогли.
– Сами мы... – задумчиво повторил Готтштейн. – Под этим вы подразумеваете землян?
– Да.
– А луняне?
– Они в этом участие не принимали.
– Но Электронный Насос их интересовал?
– Не знаю... Этим, собственно, и объясняются моя неуверенность, мои опасения. У лунян... и особенно у родившихся тут... существует собственная точка зрения. Я не знаю их намерений, их планов. И мне ничего не удалось выяснить.
Готтштейн задумался.
– Но что, собственно, они могут сделать? Какие у вас есть основания полагать, что они злоумышляют против нас? А главное, какой вред они в силах причинить Земле, даже если бы и захотели?
– Я ничего не могу ответить. Все они – очень обаятельные и умные люди. Мне кажется, в них нет ни ненависти, ни злобы, ни даже страха. Но вдруг мне это только кажется? Я тревожусь именно потому, что ничего не знаю твердо.
– Если не ошибаюсь, научно-исследовательские установки на Луне подчинены Земле?
– Совершенно верно. Синхрофазотрон. Радиотелескоп на обратной стороне. Трехсотдюймовый оптический телескоп... Другими словами, большие установки, которые действуют уже пятьдесят с лишним лет.
– А что было добавлено с тех пор?
– Землянами? Очень мало.
– А лунянами?
– Не могу сказать точно. Их ученые работают на больших установках. Но я однажды проверил их табели. В них есть большие пробелы.
– Какие пробелы?
– Значительную часть времени они проводят где-то еще. Так, словно у них есть собственные лаборатории.
– Но ведь это естественно, если они производят миниэлектронное оборудование и высококачественные биохимические препараты?
– Да, и все-таки... Готтштейн, говорю же вам – я не знаю. И эта моя неосведомленность внушает мне страх.
Они помолчали. Потом Готтштейн спросил:
– Насколько я понял, Монтес, вы рассказали мне все это для того, чтобы я был настороже и постарался без шума выяснить, чем занимаются луняне?
– Пожалуй, – невесело сказал Монтес.
– Но ведь вы даже не знаете, действительно ли они чем-то занимаются.
– И все-таки я убежден, что это так.
– Странно! – сказал Готтштейн. – Мне следовало бы убеждать вас, что ваши необъяснимые страхи абсолютно беспочвенны... и тем не менее очень странно...
– Что именно?
– На том же корабле, что и я, летел еще один человек. То есть летела большая группа туристов, но лицо одного показалось мне знакомым. Я с этим человеком не разговаривал – просто не пришлось – и сразу же забыл о нем. Но этот наш разговор опять мне о нем напомнил...
– А кто он?
– Мне как-то довелось быть членом комиссии, рассматривавшей некоторые вопросы, связанные с Электронным Насосом. А точнее, вопрос о безопасности его использования. То недоверие к технике, о котором вы говорили, – Готтштейн улыбнулся. – Да, мы все проверяем и перепроверяем. Но так ведь и надо, черт побери. Я уже забыл подробности, но на одном из заседаний комиссии я и видел человека, который теперь летел вместе со мной на Луну. Я убежден, что это он.
– По-вашему, тут что-то кроется?
– Не знаю. Но его лицо ассоциируется у меня с чем-то тревожным. Я постараюсь вспомнить. Во всяком случае, полезно будет затребовать список пассажиров и посмотреть, не значится ли в нем какая-нибудь знакомая фамилия. Как ни жаль, Монтес, но вы, кажется, обратили меня в свою веру.
– О чем же тут жалеть! – ответил Монтес. – Наоборот, я очень рад. Ну, а этот человек, возможно, просто турист и уедет через две недели. И все-таки очень хорошо, что я заставил вас задуматься.
Готтштейн бормотал, не слушая его:
