женщины. Убийства, в свою очередь, становятся раз от раза все более жестокими. И вот уже цель нападения на женщину – не изнасилование, а убийство. Изнасилование идет в комплекте. Скоро маньяку уже и убийства недостаточно. Он начинает методично издеваться над жертвами.
Уэсли потянулся за фотографиями Лори Петерсен (из-под рукава пиджака агента показался безупречный накрахмаленный манжет). Он долго, с непроницаемым лицом рассматривал снимки, затем положил на место.
– Совершенно ясно, – сказал Уэсли, повернувшись ко мне, – что в случае с доктором Петерсен убийца применял настоящие пытки. Вы согласны?
– Абсолютно, – ответила я.
– Вы о переломанных пальцах? – Марино, кажется, решил втянуть нас в спор. – Это по части хулиганья. Сексуальные маньяки такими делами не занимаются. Доктор Петерсен играла на скрипке, ведь так? Значит, тот, кто ломал ей пальцы, об этом знал. Тут личные счеты, можете не сомневаться.
Я ответила как можно спокойнее:
– Сержант, у Лори Петерсен на столе лежали медицинские справочники, скрипка стояла на видном месте. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы получить представление о роде ее занятий.
– Конечно, может быть, сломанные пальцы и ребра – результат борьбы жертвы с насильником, – предположил Уэсли.
– Не может, – отрезала я. – Никакой борьбы не было. Из чего видно, что они дрались?
Марино смерил меня неприязненным взглядом своих карих глазок.
– По-вашему, синяки и ссадины – это не доказательства того, что жертва защищалась. Очень любопытно. А что тогда доказательства?
– Хотите, чтобы я их перечислила? Пожалуйста. – Я выдержала взгляд Марино. – Сломанные ногти – раз. Ссадины и другие повреждения на руках, как если бы жертва заслонялась от ударов – два. Достаточно? У Лори Петерсен ничего подобного не обнаружено.
– Таким образом, мы пришли к выводу, что на этот раз преступник был особенно жесток, – подытожил Уэсли.
– Да что там жесток – он просто садюга, – поспешно произнес Марино, словно боясь, что это за него скажем мы с Уэсли. – А что я всю дорогу пытаюсь втолковать – убийство Лори Петерсен отличается от трех предыдущих.
Я чуть не взорвалась, но сдержалась. Три женщины были связаны, изнасилованы и задушены. Это что, не проявление садизма? Надо было и им пальцы переломать, тогда бы Марино остался доволен?
– Можете не сомневаться: с пятой жертвой маньяк поступит еще более жестоко, – мрачно предрек Уэсли. – Там точно не обойдется без пыток. Преступник убивает, потому что не может не убивать. Для него это как наркотик: чем больше он мучает своих жертв, тем больше ему хочется их мучить. Но каждое новое убийство приносит ему все меньше удовлетворения, что, конечно же, злит его и толкает на поиски очередной жертвы. Маньяк как будто становится менее восприимчивым, и для удовлетворения ему надо каждый раз придумывать что-нибудь новенькое. Только удовлетворение, даже от самого жестокого убийства, проходит, и с каждым разом все быстрее. Напряжение убийцы нарастает день ото дня, и он вынужден искать новую жертву. Промежутки времени между убийствами становятся все короче. Не исключено, что скоро он перестанет насиловать, а будет только убивать – так Банди делал, помните?
Да, есть о чем подумать. Первая женщина была убита 19 апреля, вторая – 10 мая, третья – 31 мая. Лори Петерсен погибла 7 июня – то есть между двумя последними убийствами прошла всего неделя.
То, что еще поведал нам Уэсли, я знала и без него: убийца происходит из неблагополучной семьи, в детстве подвергался унижениям, либо физическим, либо моральным, со стороны матери. На жертвах вымещал злобу, накопившуюся у него против матери и необъяснимым образом связанную с сексуальным влечением.
Интеллект преступника, по словам Уэсли, выше среднего уровня. У маньяка имеются навязчивые идеи, он отличается одержимостью и невероятной педантичностью. У него наверняка свои заморочки и фобии – например, он очень следит за своим внешним видом или у него наблюдается мания чистоты, а может, он строго придерживается какой-то определенной (и вряд ли действительно необходимой для здоровья) диеты. В общем, преступник всеми способами стремится упорядочить свою жизнь, и это дает ему ощущение, что он все держит под контролем.
Работает он где-нибудь на производстве или в автосервисе, то есть занимается механическим трудом.
Лицо Марино постепенно краснело и к моменту, когда Уэсли дошел до работы преступника, стало совсем багровым. Он беспокойно оглядывался.
– Для маньяка, – продолжал Уэсли, – самое приятное – процесс планирования убийства. Он предается сексуальным фантазиям и разрабатывает план. Убийство как таковое – просто неизбежный элемент этого плана. Как, по-вашему, при каких обстоятельствах он впервые видит свою жертву?
Хотела бы я знать! Но и сами женщины, останься они в живых, не смогли бы сказать ничего определенного. Разве можно идентифицировать тень, мелькнувшую на границе поля зрения? Однако где-то ведь преступник встречал своих жертв. Может быть, он намечал очередную жертву в супермаркете или в автомобиле, остановившемся на светофоре.
– Что именно его возбуждало в каждой конкретной женщине? – Уэсли снова задал риторический вопрос.
И снова мы не знали ответа. У погибших женщин не было ничего общего, кроме того обстоятельства, что каждая из них становилась легкой добычей, потому что жила одна, или, как в случае с Лори Петерсен, преступник полагал, что женщина живет одна.
Тут вмешался Марино.
– Вас послушать, так преступник – этакий работяга.
Мы с Уэсли опешили.
