осталось.
Я солгала Люси. Я тоже измучилась, но мне не давали покоя не умирающие, а мертвые. Каждый день я боролась за справедливость. Только что значит справедливость для живой девочки, которая не чувствует себя любимой? О Господи. Люси меня не ненавидела, хотя могла бы я ее винить, если бы ее слова оказались правдой? Вернувшись за стол, я начала издалека.
– Думаю, я кажусь обеспокоенной потому, что у меня действительно крупные неприятности. Видишь ли, кто-то взломал компьютер у меня в офисе.
Люси молча слушала.
Я глотнула скотча.
– Я не уверена, что этот человек узнал что-то важное, и все же если бы я могла объяснить, почему он вообще смог влезть в базу данных, у меня бы гора с плеч свалилась.
Люси по-прежнему молчала.
Я продолжала уже с намеком:
– Если я не выясню, как это произошло, у меня будут большие проблемы.
– Почему у тебя будут проблемы?
– Потому что, – мягко объяснила я, – информация, что хранится у меня в компьютере, секретная и важные люди, которые управляют нашим городом, да и штатом, очень обеспокоены тем, что эта информация каким-то образом попала в газеты. Кое-кто думает, что журналисты получили сведения из моего офисного компьютера.
– Да?
– Если, например, журналист как-то проник в базу данных...
– А о чем там было написано?
– О последних убийствах.
– О той тете, что работала доктором?
Я кивнула.
Мы помолчали.
Затем Люси мрачно спросила:
– Тетя Кей, ты поэтому спрятала модем? Ты подумала, что я сделала что-то плохое?
– Нет, Люси, я так не подумала. Если ты и вошла в мой офисный компьютер, ты ведь не хотела ничего плохого. Не могу же я обвинять тебя за любопытство...
Люси подняла на меня глаза, полные слез.
– Ты спрятала модем, потому что больше мне не доверяешь?
И как прикажете отвечать? Солгать я не могла, а сказать правду значило согласиться, что я не доверяю племяннице.
Люси отодвинула молочный коктейль и сидела неподвижно, кусая нижнюю губку и уставившись в стол.
– Я действительно убрала модем, потому что решила, что это ты влезла в базу данных, – призналась я. – Зря я это сделала. Нужно было просто спросить тебя, Люси. Но наверное, я поступила так потому, что мне было больно. Мне было больно думать, что ты разрушила наше взаимное доверие.
Люси посмотрела на меня долгим взглядом. Когда она заговорила, мне показалось, что она очень довольна, почти счастлива.
– Ты хочешь сказать, что, когда я поступаю дурно, тебе бывает больно?
Кажется, мои слова вселили в девочку уверенность в своей силе – а именно этой уверенности ей так не хватало.
– Да. Потому что я тебя очень люблю, Люси, – ответила я. Кажется, я никогда раньше так прямо не говорила племяннице о своих чувствах. – Я не хотела сделать тебе больно – так же как и ты не хотела сделать больно мне. Прости меня.
– Мирись-мирись-мирись-и-больше-не-дерись...
Ложечка звякнула о край стакана – Люси снова взялась за коктейль. Она радостно провозгласила:
– Я знала, что ты спрятала модем. От меня, тетя Кей, не спрячешь! Я видела модем у тебя в спальне – заглянула, пока Берта готовила ленч. Он лежит на полке, как раз рядом с твоим револьвером тридцать восьмого калибра.
– Откуда ты знаешь, что тридцать восьмого? – ляпнула я (конечно, нужно было сказать что-нибудь другое).
– Энди, что был до Ральфа, носил такой на ремне, вот здесь, – пояснила Люси, указывая на попу. – У Энди ломбард, вот он и ходит с револьвером. Он мне его показывал и позволял пострелять. Вынет все пули и дает, чтоб я стреляла в телевизор. Бах! Бах! Классно! Бах! Бах! – повторяла Люси, нажимая на ручку холодильника, как на курок. – Энди нравился мне больше Ральфа, но, по-моему, маме он надоел.
На следующий день я должна была отправить Люси домой. Так вот с какими познаниями девочка уедет к матери! Я принялась читать ей лекции об огнестрельном оружии, повторяя страшилки о не в меру любопытных детях, игравших с пистолетами. Вдруг зазвонил телефон.
– Да, забыла сказать, – встрепенулась Люси. – Пока тебя не было, бабушка звонила. Целых два раза.
