что было ясно как день.
Предметные стекла с мазками, которые нашел Винго, были не из дела Лори Петерсен. Просто не могли быть из ее дела.
По застывшему лицу Бетти я поняла, что она тоже встревожена и изо всех сил старается это скрыть.
Я покачала головой.
Бетти нехотя признала:
– Да, эти мазки явно не из дела Лори Петерсен. Конечно, я постараюсь их классифицировать. Проверю, присутствуют ли тельца Барра.
– Бетти... – Я сделала вдох.
Бетти продолжала, стараясь меня подбодрить:
– Слизь, которую я отделила от спермы преступника, принадлежит Лори Петерсен – она соответствует ее группе крови. Волноваться пока не стоит. Я уверена, что ты передала первый конверт...
– Вопрос уже поднимали, – произнесла я совершенно убитым голосом.
Адвокаты будут в восторге. Они просто запрыгают до потолка от счастья. Им удастся заставить присяжных усомниться в том, что пробы, кроме проб крови, принадлежат Лори Петерсен. Присяжные станут гадать, а те ли анализы были отправлены в Нью-Йорк на выявление ДНК. Как доказать, что анализы взяты именно с тела Лори Петерсен?
Срывающимся голосом я произнесла:
– Бетти, к нам в тот день поступило шесть трупов. У трех я брала те же пробы, что с тела Лори Петерсен, потому что они тоже подверглись сексуальному насилию.
– Все три – женщины?
– Да, – проговорила я едва слышно, – женщины.
В память мне врезались слова Билла, произнесенные в среду вечером, – он был тогда подавлен, да и алкоголь развязал ему язык. Как будут вестись эти дела, если меня обвинят в распространении секретной информации? Под вопросом окажется не только дело Лори Петерсен, но и дела Бренды Степп, Пэтти Льюис и Сесиль Тайлер. Меня загнали в угол, не оставили ни единой лазейки. Что же мне, делать вид, что никакого конверта не было? Он был и означал только одно: я не могла под присягой подтвердить, что цепочка улик не нарушена.
Поезд ушел. Я не смогу снова взять пробы, начать сначала. Анализы уже переданы в лабораторию в Нью-Йорк. Забальзамированное тело Лори Петерсен похоронили во вторник. Об эксгумации нечего и думать – толку от нее не будет, наоборот, она вызовет нежелательный интерес общественности. Люди захотят узнать, почему мертвую не оставляют в покое.
Мы с Бетти одновременно повернулись к двери как раз в тот момент, когда на пороге появился Марино.
– Мне тут кое-что пришло в голову. – Марино помолчал. Лицо у него было мрачное, он переводил глаза с предметных стекол на фильтр.
Я смотрела на Марино остановившимся взглядом.
– Я передал конверт Вандеру. Может, вы оставили конверт в морозильнике. Хотя... Может, и не вы.
Не успела я сообразить, к чему клонит Марино, как мой собственный мозг подбросил страшную догадку.
– Не я? Кто-то другой?
Марино пожал плечами:
– Я просто хотел сказать, что не следует исключать эту возможность.
– Но кто?
– Понятия не имею.
– И как такое могло случиться? Получается, кто угодно может зайти в анатомичку и влезть в морозильник! И ярлык был приклеен...
Ярлыки! Вот она, зацепка! Ярлыки, которые я не заполнила! Они же были в конверте с пробами с тела Лори Петерсен! А кроме меня, в конверт могли заглянуть только три человека – Эмберги, Таннер и Билл.
Когда эта тройка в понедельник вечером выходила из моего офиса, главная дверь была заперта на цепь. Всем троим пришлось идти через морг. Первыми ушли Эмберги и Таннер, Билл немного задержался.
Анатомичка была на замке, а морозильник – нет. Нам приходилось оставлять его незапертым, чтобы похоронные бюро и бригады спасателей могли привозить и забирать тела в нерабочие часы. В морозильник вели две двери: одна открывалась в коридор, другая – в анатомичку. Неужели Эмберги, Таннер или Билл из морозильника проник в анатомичку? Там на ближайшей к входу полке хранились улики, в том числе пробы. У Винго полки всегда были плотно заставлены.
Я позвонила Розе и велела ей отпереть ящик моего стола и открыть дело Лори Петерсен.
– Там в папке должны быть ярлыки, – сказала я.
Пока Роза искала папку, я напрягала память. Должно было остаться шесть, максимум семь ярлыков – не потому, что я взяла мало проб, а потому, что распечатала вдвое больше ярлыков. Должны были остаться ярлыки с надписями 'сердце', 'легкие', 'почки' и другие органы. И еще один – для описания повреждений, заметных невооруженным глазом.
