– Это физические процедуры? Обращайся к живым, а не ко мне.
– Мы пытаемся это сделать. Однако бывшие одержимые совершенно дезориентированы. И даже те, с кем мы имеем родственный контакт, на наш призыв не откликаются. А у людей, получивших серьезную психологическую травму, сейчас сильно ухудшилось физическое состояние.
– Вот как?
– В ячейках ноль-тау до сих пор содержатся почти триста наших родственников. А ведь это была твоя идея, помнишь? Кира держала их там наготове, для черноястребов. Надо их выпустить оттуда. У нас тогда будет хорошая команда, готовая помочь. Ведь среди них много квалифицированных инженеров.
– Хорошая идея... Подожди, как случилось, что ячейки продолжают работать, когда все разладилось?
– Ячейки ноль-тау изолированы, к тому же сделаны из высокотехнологичных, предназначенных для войны компонентов. К тому же они находятся в глубоких пещерах. Мы считаем, что все это дает им защиту от тех сил, что воздействуют на нас.
– Если надо всего лишь нажать на кнопку выключателя, отчего бы не воспользоваться помощью служебного животного?
– Их физическое состояние даже хуже, чем у людей. Все животные обиталища, похоже, страдают от сонной болезни. Наши распоряжения, посылаемые по родственной связи, до них не доходят.
– А что же ксеноки?
– С ними та же история. В биохимическом отношении они родственны земным существам. Если наши клетки пострадали, то и их тоже.
– А вы не выяснили, в чем тут все-таки дело? Может, это что-то вроде глюков, которые происходят по вине одержимых?
– Вряд ли. Возможно, это свойство присуще миру, в который мы попали. Мы обнаружили, что количественные характеристики этого пространства сильно отличаются от нашей галактики. Они и повлияли на энергистические характеристики одержимых. Следовательно, можно утверждать, что изменения в свойствах массы и энергии оказали воздействие и на строение атомов. Но пока не проведем полного анализа, не станем делать поспешных выводов.
– Приходило тебе в голову, что все дело в Дьяволе, который не допускает электричество в эту часть ада?
– Твоя мысль – это наша мысль. Мы все же предпочитаем рационализм. И это позволит нам придумать гипотезу, с помощью которой мы выйдем из этой дерьмовой ситуации.
– Ну ладно. И чего же вы, все-таки, от меня хотите?
– Было бы неплохо, чтобы ты поговорил с Толтоном. Он и отключит ноль-тау.
– Почему? Кто он такой?
– Уличный поэт. Он сам себя так называет. Один из жителей, которого нам удалось вырвать из лап Бонни.
– У него есть ген сродственной связи?
– Нет. Но говорят, что люди могут видеть призраков.
– Да вы хватаетесь за соломинку.
– А у тебя есть альтернатива?
И привидения могут устать. Такое неприятное открытие сделал Дариат, когда дотащился до небоскребов, охвативших кольцом среднюю часть обиталища. Пусть даже мышцы эти воображаемые, и тело, которое они несут на большие расстояния, тоже воображаемое, приходится им нелегко, особенно если у тела габариты Дариата.
– Это же, черт возьми, несправедливо,– заявил он личности обиталища. – Ведь когда души возвращаются из потустороннего мира, все они видят себя физически прекрасными двадцатипятилетними людьми.
– Это обычное тщеславие.
– Хотелось бы мне быть тщеславным.
Парковая зона Валиска тоже становилась менее привлекательной. Ярко-розовый цвет травы, покрывавшей южную половину цилиндра, стала мускусно-серым. Дариат приписал этот эффект городскому смогу, окутавшему ландшафт. И дело было не в сниженном освещении, ведь тонкий плазменный сердечник оставался голубым. Виной всему был общий недостаток жизнеспособности мира, в который они попали. Растения-ксеноки прошли свой пик, цветы их опали, и теперь они, похоже, погрузились в спячку.
Ранее здесь порхали и трещали различные насекомые, теперь их было не видно и не слышно. Несколько раз, правда, ему повстречались полевые мыши и их аналоги. Все они крепко спали. Свернувшись, они упали там, где их застал сон, не делая никакой попытки вернуться в свои гнезда и норки.
– Обыкновенные химические реакции должны еще работать,– предположил он. – Если бы они не работали, то давно бы уже угасли.
– Да. Хотя они, должно быть, до какой-то степени заторможены.
Дариат поплелся дальше. Стебли травы, похожие на пружины, затрудняли ходьбу. Ногам приходилось преодолевать значительное сопротивление. Словно шел по реке, вода в которой доходила ему до середины икр. Так как жалобные стоны не прекращались, личность обиталища направила его по одной из узких звериных троп.
В течение получаса ему было легче идти, так что, взвесив все обстоятельства, он произнес:
– Ты сказал, что генерирование электрической энергии опустилось почти до нуля.
– Да.
– Но не до абсолютного нуля?
– Нет.
– Значит, обиталище находится в магнитном поле, раз по кабелям проходит ток.
– Если рассуждать логически, то да.
– Но?
– Некоторые кабели ток пропускают, а большинство – нет. Правда, и те, по которым ток проходит, пропускают его спорадически. Понятия не имеем, удастся ли нам понять, что там такое происходит. Да и магнитного поля мы тоже не обнаружили. И, насколько мы видим, его ничто не может спродуцировать.
– Что находится снаружи?
– Почти ничего.
Дариат почувствовал, что обиталище стало снимать неустойчивые изображения с чувствительных клеток наружной оболочки полипа и формировать из них связную картинку, так чтобы он посмотрел. То, что ему это далось так нелегко (раньше это свершалось автоматически), удивило и обеспокоило Дариата.
На картине не было ни планет, ни лун, ни звезд, ни галактик. Одно лишь мрачное космическое пространство.
Дариат ощущал движение Валиска на подсознательном уровне. Разве тут определишь траекторию? Огромный цилиндр вроде бы шел сквозь туманность, а узнать ее из этой галактики было немыслимо. Туманность эта состояла из чрезвычайно тонких, цвета слоновой кости, слоев, передвигавшихся так медленно, что движение это невозможно было хоть как-то зафиксировать. Если бы он смотрел на все материальными глазами, то приписал бы свою неспособность перенапряженной сетчатке. Он различал полосы мутной субстанции, менее плотной, чем атмосферное облако, но более густой, чем межзвездный газ.
Вдруг за южной оконечностью Валиска блеснула седая полоса света, словно блестящая змея выскочила из глубины и, скользнув, исчезла за огромными иллюзорными волнами. Грязный туман полетел клочьями, окрасившись в изумрудные тона. Феномен длился не более секунды.
– Это что, молния?– изумился Дариат.
– Понятия не имеем. Но статического разряда на внешней оболочке полипа не обнаруживаем.
