отец Эстеваньо. Как Стекло.
Pequeninos собрались возле дерева Садовника. Вообще-то, им следовало выбрать дерево Стекла, ибо он первым обрел третью жизнь с реколадой. Но как только им удалось с ним поговорить, он тут же отбросил идею освобождения реколады и вирицида у своего дерева. Эта честь принадлежит Садовнику, заявил он. Братья и жены с ним согласились.
Вот почему сейчас Эндер опирался о ствол своего приятеля Человека, которого посадил здесь много лет назад, перенося в третью жизнь. Он, вроде бы, должен был испытывать радость от избавления pequeninos от десколады… но, все время рядом с ним был Петер.
— Слабость восхваляет слабость, — заявил тот. — Садовник проиграл, а они теперь отдают ему честь. Стекло победил, и вот сейчас в одиночестве стоит на экспериментальном поле. А самое глупое во всем этом — это то, что для Садовника вся эта честь не имеет никакого значения, ведь его aiua в этом дереве не присутствует.
— Для Садовника, может, и не имеет, — возразил Эндер. Он не был полностью в этом уверен. — Но для поросят это означает очень многое.
— Ну да. Означает, потому что они слабы.
— Джейн говорит, что забирала тебя в Снаружи.
— Обычная прогулка. Но в следующий раз моей целью будет уже не Лузитания.
— Она говорит, будто ты доставишь вирус на Дао.
— Это первая остановка, — объяснил Петер. — Сюда я уже не вернусь. Можешь на это рассчитывать, старичок.
— Нам нужен корабль.
— У вас имеется миленькая девонька. А эта жукерская сучка может выплевывать корабли дюжинами. Если тебе только удастся наплодить достаточное количество существ, таких как я и Вальзинья, чтобы их пилотировать.
— Я буду только рад, зная, что ты улетаешь навсегда.
— И тебе не интересно, какие у меня планы?
— Нет, — сказал Эндер.
Эндер лгал, и Петеру это было известно.
— Я собираюсь совершить то, на что у тебя не хватило ума и твердости. Я хочу остановить флот.
— Как? Волшебным образом появишься на их флагмане?
— Если даже случится самое паршивое, я всегда могу воспользоваться СистемойД-р М, прежде чем они сориентируются, что там нахожусь. Только этим мало чего достигнешь. Чтобы остановить флот, я должен остановить Конгресс. А чтобы остановить Конгресс, я обязан взять управление на себя.
Эндер мгновенно понял, что это значит.
— Считаешь, будто снова можешь стать гегемоном? Боже, упаси от этого всех людей!
— А почему бы и нет? Один раз мне удалось, и справлялся. Ты же знаешь… сам книжку написал.
— То был истинный Петер, — возразил ему Эндер. — А не ты — искаженная версия, созданная моей ненавистью и страхом.
Был ли Петер настолько впечатлительным, чтобы после таких горьких слов почувствовать упрек? Эндеру показалось, во всяком случае, на мгновение, что на лице Петера проявилась… что? Боль? Или просто злость?
— Теперь я истинный Петер, — заявил он после этого краткого перерыва. — И уж лучше помолись, чтобы все мои таланты остались при мне. В конце концов, ты смог дать Валетте гены Валентины. Так может и я являюсь всем тем, чем был Петер.
— А может и свиньи умеют летать.
Петер расхохотался.
— Они бы и смогли, если бы ты оправился в Снаружи с достаточно сильной верой в это.
— Тогда лети.
— Да. Я же знаю, что ты с охотой от меня избавишься.
— И натравлю тебя на все остальное человечество? Пускай для них это будет наказанием за посылку флота. — Эндер схватил Петера за руку и притянул к себе. — Только не думай, что в этот раз я буду беспомощен. Я тебе уже не мальчишка. Если понадобится, я уничтожу тебя.
— Не сможешь, — заявил Петер. — Гораздо легче тебе было бы убить самого себя.
Началась церемония. Без всяческой помпы, без подсунутого для целования перстня, без проповеди. Эля с ассистентами принесли несколько сотен кусочков сахара, пропитанных убийственной для вирусов бактерией, и столько же стаканчиков с раствором, содержащим реколаду. Их раздали собравшимся. Каждый из pequeninos брал кусочек сахара, сосал его, проглатывал, после чего выпивал жидкость.
— Вот вам тело мое, — затянул молитвенно Петер. — Так и делайте в память мою.
— Неужто в тебе нет ни к чему уважения? — спросил у него Эндер.
— Берите и пейте все. Вот вам кровь моя, которую за вас пролил. Так делайте в память мою. — Петер ухмыльнулся. — Такое причастие могу принять даже я, хотя и не был окрещен.
— Ничего удивительного. Еще не придумано такое крещение, которое бы смыло с тебя все грехи.
