– Перекусываю.
– Не спится, что ль?
– Ага. Сна ни в одном глазу, – ответила нянюшка Ягг. – Сама не знаю, и с чего бы это?
– Эй, да ты ж чесночную колбасу жрешь! Думаешь, я стану спать рядом с человеком, который наелся чесночной колбасы?
– Слушай, это моя колбаса! А ну отдай…
Ночную тишину разорвал громкий топот обутых в сапоги ног, а потом в соседней комнате распахнулись ставни, шумно ударившись о стену.
Маграт почудилось, что она услышала еле слышное «уф-ф» и какой-то приглушенный стук под окнами.
– По-моему, ты раньше любила чеснок, – послышался возмущенный голос нянюшки Ягг.
– Колбаса хороша на своем месте, но место ее никак не в постели. И ни слова больше. Ну-ка повернись, а то все одеяло на себя стянула.
Некоторое время спустя бархатное молчание было нарушено глубоким звучным храпом матушке Ветровоск. Вскоре к нему присоединилось более изысканное похрапывание нянюшки Ягг, которой куда чаще доводилось спать рядом с другими людьми и которая вследствие этого выработала более приспособленный к присутствию посторонних носовой оркестр. Храпом же матушки можно было валить деревья в лесу.
Маграт накрыла голову ужасной круглой твердокаменной подушкой и зарылась под дюве.
Где-то там, внизу, барахталась на мерзлой земле очень большая летучая мышь, пытаясь снова взлететь. За эту ночь она была оглоушена уже дважды: один раз створками беззаботно распахнутых ставней, а второй – баллистической чесночной колбасиной. Поэтому сейчас ей было не по себе. Последняя попытка, думала она, и назад, в замок. Да и времени почти не осталось, вот-вот рассветет.
Мышь посмотрела на открытое окно в комнате Маграт, и ее красные глазки хищно сверкнули. Она поднатужилась…
Но тут на ее спинку опустилась чья-то лапа.
Мышь оглянулась.
Ночь у Грибо не задалась. Он обшарил все окрестности на предмет кошачьего женского пола, но ни одной кошки не обнаружил. Тогда он полазал по помойкам и тоже остался несолоно хлебавши. Такое впечатление, люди в этом городке вообще не выбрасывали мусор. Они его ели.
Потом Грибо потрусил в лес, разыскал там несколько волков, уселся напротив и улыбался им до тех пор, пока они не струсили и не убежали.
Да, на события ночь была небогатой. Пока.
Летучая мышь, прижатая его лапой, громко заверещала. Крохотному кошачьему мозгу Грибо показалось, что она пытается изменить форму, но он не собирался терпеть подобного безобразия от какой-то там мыши, пусть даже нацепившей крылья.
Особенно теперь, когда он наконец нашел с кем поиграть.
Орлея была сказочным городом. Люди здесь день-деньской улыбались и веселились. Особенно если хотели прожить еще один день-деньской.
Лилит об этом позаботилась. Возможно, кое-кто считал, что те дни, когда городом правил старый барон, были куда счастливее нынешних. Но то было беспорядочное, неаккуратное счастье – вот почему Лилит с легкостью добилась своего.
Нет, так жить не дело. Картина была какой-то нецельной.
Когда-нибудь они будут ее благодарить.
Разумеется, без нескольких трудных случаев никогда не обходится. Иногда люди просто не знают, как себя вести. Ты ради них из кожи вон лезешь, как следует управляешь их городом, заботишься о том, чтобы их жизни были осмысленными и счастливыми каждый час каждого дня, и после всего этого они вдруг ополчаются на тебя – причем без какого-либо серьезного повода.
Вдоль стен зала для аудиенций стояли стражники. Здесь и в самом деле шла аудиенция. На самом деле сама она никуда не шла, ее вели. И присутствовало на этой «аудиенции» довольно много людей. Лилит всегда говорила, что лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать. Грош примера заменяет фунт наказания.
К этому времени преступности в Орлее почти не стало. А тех преступников, что иногда встречались, вряд ли где-либо еще сочли преступниками. С такими вещами, как воровство, справиться было проще простого, и они едва ли требовали каких-то юридических процедур. Куда более важными Лилит считала преступления против исхода повествования. Эти людишки все делали как назло, будто ничего не понимали.
Лилит подносила зеркало к Жизни и обрубала все ее кусочки, которые не умещались в зеркале…
Дюк Орлейский безвольно развалился на троне, закинув одну ногу на подлокотник. Он все еще никак не мог привыкнуть к креслам.
– А этот чего натворил? – спросил он и зевнул.
Вот уж что-что, а рот разевать он умел.
Между двумя стражниками съежился сухонький старичок.
Всегда найдется кто-нибудь, желающий стать стражником, – даже в таких местах, как Орлея. Тем более что в придачу к должности выдают красивый, модный мундир – голубые панталоны, красный китель – и высокую черную шапку с кокардой.
– Но
– Но ты же игрушечных дел мастер, – заметил дюк. – А игрушечных дел мастера целыми днями что- нибудь насвистывают и поют.
Он взглянул на Лилит. Та кивнула.
– Я не знаю ни одной… песни, – заикаясь, пролепетал игрушечных дел мастер. – Меня никогда не учили п-п-еть. Только делать игрушки. Я очень долго был подмастерьем. Целых семь лет, и только потом сам стал мастером. Ну там рубанок, молоток, но…
– А еще здесь говорится, – произнес дюк, правдоподобно делая вид, будто читает лежащий перед ним перечень обвинений, – что ты не рассказываешь детям сказки.
– Мне никогда ничего не говорили насчет… с-сказок, – оправдывался мастер. – Послушайте, я делаю игрушки. Игрушки. Больше я ничего не умею. Игрушки. Хорошие и – игрушки. Я всего лишь игрушечных дел м-мастер…
– Какой же из тебя игрушечных дел мастер, если ты не рассказываешь детям сказки? – подаваясь вперед, вопросила Лилит.
Игрушечных дел мастер взглянул на ее закрытое вуалью лицо.
– Я просто ни одной не знаю, – пожал плечами он.
– Как? Не знаешь
– Зато я могу р-рассказать им, как делать игрушки, – прошептал старичок.
Лилит откинулась на спинку кресла. Разглядеть выражение ее лица под вуалью было невозможно.
– Думаю, будет справедливо и правильно, – сказала она, – если Народная Стража сейчас отведет тебя туда, где ты наверняка научишься петь. А через некоторое время, возможно, и свистеть. Разве это не здорово?
Подземные казематы старого барона наводили ужас. Лилит велела отремонтировать их и заново обставить. Множеством зеркал.
Когда аудиенция закончилась, одна из присутствовавших на ней женщин выскользнула наружу через дворцовую кухню. Стражники у боковой калитки даже не пытались задержать ее. Слишком уж важную роль сыграла эта женщина в их маленьких ограниченных жизнях.
– Здравствуйте, тетушка Приятка. Она остановилась, полезла в корзинку и вытащила пару жареных куриных ножек.
– Попробуйте-ка мой новый ореховый соус, – сказала она. – Буду счастлива услышать ваше мнение, ребята.
Они с благодарностью взяли по ножке. Тетушку Приятку любили все. Она такое умела делать с курами, что птицы, наверное, почитали за великую честь очутиться на ее разделочной доске.
