Дом госпожи Гоголь, казалось, был сложен из обычного топляка, выуженного из реки, крыша его была крыта мхом, и стоял он над самым болотом на четырех крепких сваях. Отсюда до центра города было рукой подать. Нянюшка явственно слышала уличный шум и цокот копыт, но хибарка посреди болота была будто окутана тишиной.
– А люди тебя здесь не беспокоят? – спросила нянюшка.
– Те, кого я не хочу видеть, нет.
Заросли лилий колыхнулись. По поверхности ближайшего пруда стала разбегаться V-образная зыбь.
– Уверенность в себе, – одобрительно заметила матушка. – Это всегда очень важно.
Нянюшка уставилась на рептилию оценивающим взглядом. Та попыталась выдержать его, но вскоре у нее заслезились глаза, и она отказалась от своего намерения.
– По-моему, парочка этаких красавчиков мне и дома бы не помешала, – задумчиво произнесла нянюшка Ягг, когда ее противник по гляделкам поспешно скользнул прочь. – Наш Джейсон запросто выроет такой же пруд. А что они жрут?
– Все, что захотят.
– Я знаю один анекдот про аллигаторов, – заявила матушка тоном человека, собирающегося поведать великую и неоспоримую истину.
– Да что ты?! – воскликнула нянюшка Ягг. – Отродясь не слыхивала от тебя ни единого анекдота!
– Если я
– Какой парень? – спросила нянюшка.
–
Воцарилась пауза.
Некоторое время остальные две ведьмы непонимающе таращились на матушку.
Наконец нянюшка Ягг повернулась к госпоже Гоголь.
– Так значит… ты, получается, одна здесь живешь? – жизнерадостно спросила она. – И кругом ни единой живой души?
– В каком-то смысле, – ответила госпожа Гоголь.
– Понимаете, соль в том, что аллигаторский – это… – громко начала матушка, но осеклась. Дверь хижины отворилась.
Кухня оказалась большой[22]. Некогда в ней было занято не меньше дюжины поваров одновременно. Теперь же она больше смахивала на пещеру, дальние уголки которой скрывались в тенях, а висящие на стенах сковороды потускнели от пыли. Большие столы были отодвинуты к одной стене, и на них едва ли не до самого потолка громоздились горы посуды. Плиты, на вид достаточно большие, чтобы жарить коров целиком и обслуживать целую армию, стояли не растопленными.
Посреди этого серого запустения у очага на небольшом ярком коврике кто-то установил маленький столик. На столике в банке из-под варенья стояли цветы. Букет был составлен очень просто: кто-то вырвал пучок цветов и воткнул их в банку. В целом же все это производило эффект небольшого островка яркости посреди океана мрачности.
Элла нервно переложила с места на место несколько каких-то мелочей, потом повернулась и взглянула на Маграт с обезоруживающе застенчивой улыбкой.
– Какая же я все-таки глупая. Впрочем, тебе, наверное, не впервой бывать на таких кухнях, – сказала она.
– А-а, да. Да. О да. Я много кухонь посетила, – ответила Маграт.
– Просто дело в том… я думала, что ты будешь немножко… старше. Ты была на моем крещении, да?
– Э-э… Что? – переспросила Маграт. – Видишь ли, я…
– Хотя ты ведь можешь выглядеть как тебе вздумается, – пришла ей на помощь Элла.
– Что? А, да. Гм.
Элла, казалось, была слегка озадачена – видимо, пыталась понять, почему Маграт, если она может выглядеть так, как ей заблагорассудится, вдруг захотелось выглядеть как Маграт.
– Ну, – наконец промолвила девушка. – И что мы будем делать?
– Ты что-то говорила насчет чая, – ответила Маграт, стараясь выиграть время.
– Ах да, конечно…
Элла повернулась к очагу, где над тем, что матушка Ветровоск обычно называла огоньком оптимиста[23], висел закопченный чайник.
– А как тебя зовут? – спросила она через плечо.
– Маграт, – ответила Маграт, присаживаясь.
– Какое… милое имя, – вежливо отозвалась Элла. – Ну а как зовут меня, ты наверняка и сама знаешь. Представляешь, я столько времени провела за готовкой у этого проклятого очага, что теперь тетушка Приятка зовет меня Золушкой. Глупо, правда?
«Золушка… – подумала Маграт. – Я умудрилась стать феей-крестной у девчонки с таким дурацким прозвищем…»
– Она могла бы выдумать что-нибудь получше, – согласилась Маграт.
– У меня просто духу не хватает попросить
– Ну что ты! – воскликнула Маграт. – Да, кстати, а кто такая эта тетушка Приятка?
– Дворцовая повариха. Когда они куда-нибудь уходят, она навещает меня и старается утешить…
Элла развернулась, держа наперевес почерневший чайник.
– Я
Слова падали тяжело, словно чугунные болванки.
– Конечно! Конечно! – пробормотала Маграт, ошеломленная той силой, с какой были произнесены эти слова.
– Он… какой-то скользкий весь. И от него у меня мурашки по коже, – мрачно сказала Золушка. – Говорят, у него странные глаза. И весь город знает, чем он занимается по ночам!
«Как всегда, – подумала Маграт. – Знают все, кроме меня. Вот мне никогда ничего такого не рассказывают».
Но вслух она произнесла:
– Что ж, думаю, это будет совсем нетрудно устроить. То есть я хочу сказать, что обычно проблема состоит в том, как бы
– Со мной все наоборот, – покачала головой Золушка. – Все
– Другая крестная? – удивилась Маграт.
– У каждого человека должно быть две крестные, – пояснила Элла. – Хорошая и плохая. Впрочем, ты сама ведь все знаешь. А ты какая из них?
Мысли Маграт лихорадочно заметались.
– О, я хорошая… – наконец выдавила она. – Определенно хорошая.
– Забавно, – нахмурилась Элла. – То же самое утверждает и та, другая.
Матушка Ветровоск сидела в своей особой позе – со сдвинутыми коленями и прижатыми к бокам локтями, позволяющей ей в наименьшей степени контактировать с окружающим миром.
– Вкуснее ничего не едала, – сообщила нянюшка Ягг, до блеска подчищая тарелку чем-то очень похожим на хлеб. Во всяком случае, матушка искренне надеялась, что это было хлебом. – Эсме, ты непременно должна попробовать хоть капельку.
– Положить еще, госпожа Ягг? – спросила госпожа Гоголь.
– Если не трудно, госпожа Гоголь. – Нянюшка ткнула матушку Ветровоск локтем в бок. – И в самом деле