Золто бросил взгляд на Утеса. Тролль ответил ему жуткой гримасой.
Бадди по-прежнему стоял и смотрел на публику.
«Если он не заиграет, – подумал Золто, – нам всем конец».
– Телега готова? – прошипел он незаметно подскочившему Асфальту.
– Да, господин Золто.
– Лошадям овса задал?
– Как было приказано, господин Золто.
– Отлично.
Тишина была бархатной. Она походила на тишину в кабинете патриция, на тишину в святых местах и глубоких каньонах. Такая тишина пробуждает в людях непреодолимое желание закричать, запеть или проорать свое имя. Эта была тишина, которая требовала: «Заполни меня». В темноте кто-то кашлянул.
Асфальт услышал, как из-за кулис кто-то прошипел его имя. Крайне неохотно он прошагал в темноту, из которой его отчаянно манил Достабль.
– Та сумка, ну, ты понимаешь? – прошептал Достабль.
– Да, господин Достабль. Я положил ее…
Достабль протянул ему два маленьких, но очень тяжелых мешочка.
– Добавь туда вот это и будь готов к скорому отъезду.
– Хорошо, господин Достабль, потому что господин Золто сказал…
– Иди немедленно!
Золто огляделся.
«Если бросить трубу и шлем, скинуть кольчугу, – подумал он, – может, удастся выбраться отсюда живым? Что он делает?»
Бадди положил гитару на пол и ушел за кулисы. Вернулся он прежде, чем публика поняла, что именно происходит. И вернулся он с арфой.
И встал лицом к зрителям.
Золто, который находился ближе к нему, разобрал тихий шепот:
– Только один раз. Ладно? Ну пожалуйста. Всего один раз! А потом я сделаю все, что захочешь, обещаю. Я заплачу тебе.
Гитара ответила ему едва слышными аккордами.
– Я прошу тебя, понимаешь? Еще один аккорд.
– Всего один раз.
Бадди улыбнулся пустому месту рядом со сценой и начал играть.
Каждая нота была звонкой, как колокольчик, и простой, как солнечный свет, поэтому призма сознания расщепляла ее на миллионы цветов.
У Золто отвисла челюсть. А потом в его голове развернулась музыка. Но это была вовсе не музыка Рока, хотя вошла она в те же двери. Поток нот вызывал воспоминания о руднике, где он родился, о хлебе, который мама готовила на наковальне, о том, как он понял, что к нему пришла первая любовь[28]. Он вспомнил свою жизнь в пещерах Медной горы, перед тем как город позвал его, и ему отчаянно захотелось вернуться домой. Он и не подозревал, что какой-то человек может пробудить такие чувства в гноме.
Утес отложил молотки. Те же самые ноты проникали в его изъеденные коррозией уши, превращаясь там в отзвуки каменоломен, в эхо, гуляющее над вересковыми пустошами. И когда музыка словно дымом заволокла его сознание, он пообещал себе, что после концерта вернется к старушке матери и никогда больше не оставит ее.
Господин Достабль вдруг почувствовал, что к нему в голову лезут странные и тревожные мысли. Они были связаны с вещами, которые нельзя продать и за которые не надо платить.
Профессор современного руносложения постучал по хрустальному шару.
– Звук какой-то слабый, – сказал он.
– Отойди, а то мне ничего не видно, – рявкнул декан.
Профессор современного руносложения сел. Все уставились на маленькое изображение.
– А где музыка Рока? – удивился казначей.
– Заткнись, – велел декан и громко высморкался.
Музыка была грустной. Но она размахивала этой грустью как боевым знаменем. Она говорила, что вселенная сделала все возможное, а ты все еще жив.
Декан, который был чувствительным, как мягкий воск, вдруг задумался: а не научиться ли ему играть на губной гармошке?
Последняя нота стихла.
Аплодисментов не было. Зрители немного расслабились, каждый из них потихоньку вернулся из любимого уголка воспоминаний. Кто-то шептал: «Да, так оно и есть» или «Мы вместе, брат». Многие сморкались, часто на соседей.
А потом, как бывает всегда, на них обрушилась реальность.
Золто услышал, как Бадди едва слышно произнес:
– Спасибо.
Гном чуть наклонился к Бадди и уголком рта прошептал:
– Что это было?
Бадди словно проснулся.
– Что? А… Эта песня называется «Джонни Би Гуд». Она тебе понравилась?
– В ней есть… отзвук настоящих нор, – признал Золто. – Определенно есть.
Утес кивнул. Только в том случае, если ты находишься далеко от родного рудника или горы, если ты живешь среди чужих тебе людей, если у тебя внутри осталось только щемящее небытие, – только в этом случае ты можешь по-настоящему петь про жизнь. И, разумеется, про норы.
– Она смотрит на нас, – прошептал Бадди.
– Невидимая девушка? – спросил Золто, оглянувшись на траву.
– Да.
– Ага, конечно, теперь я совершенно определенно ее не вижу. Ну и ладно. А сейчас, если ты не начнешь играть музыку Рока, мы все умрем.
Бадди взял гитару. Струны задрожали под его пальцами. Он чувствовал себя окрыленным. Ему позволили сыграть
– Считайте, вы
И топнул ногой.
– Раз, два, раз, два, три, четыре…
Золто успел угадать мелодию, прежде чем музыка накрыла его с головой. Буквально минуту назад он слышал то же самое. Но теперь мелодия изменилась.
Думминг смотрел в коробку.
– Аркканцлер, кажется, нам удалось это поймать. Правда, не знаю, что именно…
Чудакулли кивнул и окинул взглядом зрителей. Они слушали, широко раскрыв рты. Арфа очистила их души, а теперь гитара накоротко замыкала их позвоночники.
А еще он увидел пустое место рядом со сценой.
Чудакулли закрыл один глаз ладонью и прищурился так, что на другой глаз навернулись слезы. И довольно улыбнулся.
Но, повернувшись в сторону делегации Гильдии Музыкантов, Чудакулли вдруг с ужасом увидел, что Губошлеп потихоньку поднимает арбалет. Делал он это явно неохотно, но его в спину подталкивал господин Клеть.
Чудакулли поднял палец и сделал вид, что почесывает щеку.
