Днепров Анатолий
(из неопубликованного)
220 процентов свободы
I
– Мама, расскажи мне еще раз, как это было.
– Я тебе об этом говорила много раз, мой мальчик. Мне, признаться, эта история надоела. Да и не очень-то приятно…
– Но ведь об этом нужно говорить!
На слове «нужно» Леонор сделал сильное ударение.
– Почему нужно, мой милый?
– Потому что этого никто не понимает! Пока человек что-нибудь не поймет, ему нужно рассказывать одно и то же без конца.
Мать горько улыбнулась. Она поднялась с дивана и подошла к письменному столу, на котором стояла фотография, заведенная в траурную рамку.
– Ну ты знаешь начало, – начала она, стирая рукой с фотографии пыль. – Я и Фридрих совершали свадебное путешествие. Фридрих всегда любил Восток.
– Фридрих – мой отец?
Мать подняла удивленные глаза на Леонора.
– Ну конечно! Я не понимаю, почему ты спрашиваешь. Портрет отца всегда стоит перед твоими глазами.
Леонор кивнул головой, бросив мимолетный взгляд на фотографию человека в траурной рамке.
– Итак, вы совершали свадебное путешествие. Сколько тебе было тогда лет?
Мать посмотрела на сына с укоризной.
– Неужели ты не соображаешь?
– Соображаю. Но говорят, что женщины часто скрывают свои годы.
Мать подошла к Леонору и нежно обняла его за плечи. Затем, наклонившись к самому уху, она шепотом сказала:
– Мне было, Леонор, всего двадцать лет…
Сын порывисто поднялся с дивана.
– Итак, – сказал он, – вы приехали в Нагасаки девятого августа 1945 года.
– Да.
– Что было дальше?
Мать несколько раз прошлась по комнате, обхватив голову руками. Ей не очень хотелось вспоминать прошлое. Но, взглянув на пытливые глаза Леонора, она остановилась прямо перед ним и произнесла как можно спокойнее:
– Мы приехали в Нагасаки очень рано. Если бы не характер Фридриха, который все делал порывисто и необдуманно, мы бы задержались в Иокогаме. Но ему не терпелось в Нагасаки. Он мечтал посмотреть там, в музее, какой-то камень с древними иероглифами. И еще он хотел показать мне аллею вишневых деревьев, которые, конечно, в августе не цветут… Ах, почему я согласилась!
– Почему? – настойчиво спросил Леонор.
– Не знаю… После Иокогамы у меня было такое чувство, будто я обязательно буду иметь сына.
– Так. Что было дальше?
– Я стала вдруг какая-то безвольная и подчинялась Фридриху во всем.
– Почему?
Мать подошла к сыну и села рядом с ним. На ее глазах блестели слезы, хотя она и пыталась улыбнуться.
– Когда ты будешь большой, мой мальчик, и у тебя будет жена, тогда ты все поймешь. Почему ты постоянно терзаешь меня этими расспросами?
– Потому что мне многое непонятно. Я, например, не понимаю, почему погиб мой отец.
– Стечение обстоятельств, Леонор. Судьба.
Мальчик пристально посмотрел на свою мать. Его лицо было бледным и равнодушным.
– Че-пу-ха, – сказал он по слогам. – Глупость!
Мать испуганно попятилась к столу, на котором стояла фотография мужа. Она схватила портрет и прижала к груди.
– Леонор, перестань! Ты не имеешь права так говорить. Судьба есть судьба. Ты никогда не можешь сказать, что будет в будущем, что будет даже через пять минут… Ты…
Леонор как-то странно присел на корточки, развел руки и искусственно засмеялся. Смеялся он одними губами, как бы подражая какому-то артисту-комику.
– Я могу тебе сказать, что будет через пять минут, через полчаса, через час, через сутки, через десять дней, через год. А вы, вы не могли предвидеть, что будет через день! После Хиросимы вы не могли сообразить, что следующая бомба упадет на Нагасаки! Ха! Вот уж действительно людская проницательность!
– Леонор! Не смей так говорить! – воскликнула женщина и схватила сына за руки.
Леонор сжал губы. Прошло несколько минут молчания. Затем он тихо, но настойчиво спросил:
– Итак. Что же было дальше?
– Мы остановились в небольшой уютной гостинице на окраине города. Мы немного устали с дороги и прилегли отдохнуть. Шторы в номере были задернуты, и сквозь них пробивался утренний свет, окрашивая комнату в мягкие оранжевые тона. Было очень тихо, и на мгновение мне показалось, что никакой войны в мире нет. Ты себе не представляешь, как мне было приятно. Фридрих, твой отец, вытянулся на диване и сладко дремал. Я чувствовала, как ему приятно после утомительного путешествия из Иокогамы. И тогда что-то сверхъестественное толкнуло меня, тронуло, подняло с постели, и я помимо своей воли подошла к твоему отцу. Я очень его любила, Леонор, очень… Помню, он открыл глаза и посмотрел на меня с удивлением. «В чем дело, Анна?» – «Я хочу тебе что-то сказать. А ты не испугаешься?» – «Раз я не испугался Гитлера…» – «О, забудь Гитлера. Я хочу тебе сказать, что у нас будет сын». После все произошло так, будто изверглись все японские вулканы. Отец вскочил на ноги и вихрем вылетел из комнаты. Я знала, куда он побежал. Я приоткрыла штору и посмотрела вниз на улицу. Он бежал как сумасшедший, не оглядываясь, к центру города. Я знала, что через несколько минут в нашей комнате будет королевский пир. Я улеглась и, закрыв глаза, стала ждать. Как было сладко ждать, Леонор! После я услышала слабый вой сирены. Ну, конечно, это очередной налет разведывательных самолетов. Не так уж и страшно. Я просто повернулась на другой бок и стала смотреть на кремовую штору, закрывающую окно. Она колыхалась от слабого ветра. Затем стало очень тихо. Сирена умолкла. И вдруг…
– Да. И вдруг? – спросил Леонор.
– И вдруг раздался оглушительный взрыв. Нет, не взрыв. Это был какой-то рев, вопль, как будто сама Земля закричала от невыносимой боли. И вспышка света. О, ты себе не представляешь, что это была за вспышка. Миллион молний одновременно, сто солнц, миллиард лун. Комната, где я находилась, вдруг показалась слишком крохотной, чтобы вместить в себя столько света. Как в кошмарном сне, на моих глазах кремовая шелковая штора превратилась в коричневую, затем в черную и рассыпалась на кроваво-красные тлеющие куски… Комната наполнилась гарью, запахом жженого тряпья, а после этого…
– Что было после этого? – с тем же безжалостным любопытством допытывался Леонор.
– После этого тугая масса горячего воздуха прижала меня к стене. Окна были сорваны с петель и унесены вихрем куда-то на улицу, все здание гостиницы закачалось, присело, потолок рухнул… Я не помню, что было дальше. Только много времени спустя человек в белом халате, кажется японский врач, по- английски расспрашивал меня, кто я и откуда. Это было, по-моему, в открытом поле. На горизонте синели горы, и еще я помню, как кто-то рядом стонал. «Что случилось?» – спросила я. «Американцы сбросили
