стоял перед Мариной и думал, зачем же понадобился.
– Садись, – указала она на кресло. – Что с лицом? – имея в виду румянец и блестящие глаза, поинтересовалась Марина.
– Ничего… вы меня звали?
– Ну, раз ты здесь, значит, звала, – усмехнулась Коваль, дымя сигаретой. – Мне скучно, давай поговорим о чем-нибудь.
– О чем?
– Ну, расскажи о себе, например, – предложила она, закидывая ногу на ногу. – Кто ты есть, чем живешь, чего от жизни хочешь.
– Вам это интересно?
– Не особенно, но, думаю, вряд ли ты сможешь еще чем-то меня заинтересовать.
И тут он удивил ее так, что Коваль едва не уронила сигарету в вырез халата. Никита откинулся на спинку кресла, расслабился и, чуть прищурив глаза, начал декламировать:
– Ого! – потрясенно протянула Марина, затушив сигарету и подавшись чуть вперед. – Да ты, оказывается…
Никита порозовел и смущенно признался:
– Я выучил специально, как знал, что случай будет… Бармалей говорил, что вы такое любите…
Коваль внезапно захохотала, откинув назад голову и вцепившись в подлокотники пальцами:
– Я тебя умоляю, мальчик, не делай этого! Не старайся приблизиться ко мне, это я тебе советую по- дружески! Понимаешь? Если хочешь подольше пожить – не приближайся.
Никита не мог понять, что именно так ее развеселило и почему она говорит такие странные слова. Он всю ночь зубрил наизусть трудные японские стихи без рифмы, чтобы при случае доставить ей удовольствие, хотел, чтобы она обратила на него внимание.
Перестав смеяться, Марина встала, подошла к Никите вплотную, взяла в ладони его лицо и заглянула в глаза:
– Ты хорошо меня понял? Мне не нужно твое молодое тело и особенно не нужна твоя только начавшаяся жизнь, надеюсь, это ясно? Я не могу больше обвинять себя в гибели других, понимаешь? Я устала, мне тридцать восемь лет, у меня пятилетний сын и любовник в тюрьме. И меньше всего на свете мне сейчас нужен молодой мальчишка с его чувствами. Избавь меня от этого, хорошо?
– Нет… – прошептал он, осторожно обнимая ее за талию. – Мне все равно…
– Зато мне – нет! – отрезала она, отталкивая его руки. – Мне хватает того, что уже произошло в моей жизни. И еще один труп мне не нужен. Все, Ники, можешь идти – мне уже слишком весело.
С этими словами она развернулась и ушла к себе в комнату, заперев за собой дверь изнутри.
«Господи, Женька! Ну что это такое? Ну за что, а? Ведь я ничего не делаю для этого специально, клянусь тебе всем, что мне дорого, – мне неинтересен этот молодой барбос с его желанием угодить! – подумала она, ложась на кровать. – Мне вообще никто уже не нужен, кроме тебя».
Она даже задремала, расстроенная разговором с Никитой, а посреди ночи была разбужена стуком в дверь:
– Марина Викторовна! – раздался голос Бармалея. – Принимайте…
Коваль вскочила, наскоро запахнула халат и бросилась к двери, трясущимися руками отпирая замок. На пороге стоял Бармалей, а на руках у него безмятежно спал Егорка в голубом спортивном костюмчике и съехавшей на самый нос бейсболке.
– Давайте я его на кровать положу, – прошептал Бармалей, входя в комнату и осторожно опуская мальчика на кровать.
Тот даже не проснулся, только разбросал в сторону ручки и пробормотал что-то. Марина сняла с него кроссовки и бейсболку, укрыла покрывалом и поцеловала в щеку. Выпрямившись, она посмотрела на Бармалея с благодарностью.
– Спасибо…
– Да за что? – смутился он, потирая шею. – Велик труд – мальчонку привезти! А он меня узнал – говорит, я тебя помню.
– Да, все может быть… Идем, попьем чаю, – предложила Коваль, еще раз взглянув на спящего сына.
Они спустились в кухню и сели за стол. В доме все уже давно спали, была глубокая ночь, только охранник на воротах смотрел в сторожке телевизор, звуки которого доносились в открытое окно.
– Ну, рассказывай! – велела Марина, налив чаю себе и Бармалею.
– А что? Все нормально, приехал, забрал мальчонку – и в порт. Билеты купил, еще до вечера с ним в кинозале просидели. Поели в кафе… Ой, Марина Викторовна! – вспомнил вдруг что-то смешное Бармалей, оживившись. – Он такой прикольный! Я спрашиваю – куда кушать пойдем? А он – в японский ресторан! Я аж глаза вылупил – куда, говорю? В японский, говорит, я, как мамочка, тоже суши люблю.
Марина засмеялась, представив, как ее мальчик тащит Бармалея в японский ресторан и заставляет там мучиться и есть с помощью хаси.
– Такой классный парняга, Марина Викторовна! – продолжал охранник, обняв кружку ручищами. – Всю дорогу книжку читал, потом гляжу – глаза у него закрываются. Уложил, он и уснул, как котенок какой…Так до самого дома и проспал, даже на секунду глаза не открыл.
– Бармалей, я у тебя в долгу.
– Я же сказал – никаких долгов, – воспротивился он. – Это ж ребенок!
– Да… Ладно, пойду, а то проснется, а меня нет, вокруг все чужое.
Она поднялась и пошла к себе, попутно похлопав Бармалея по плечу.
Егор по-прежнему спал, только перевернулся на бок и подложил под щеку руки. Коваль устроилась за его спиной, обняла, прижала к себе, вдыхая знакомый запах его волос. «Ну, вот и все, теперь ты со мной, значит, все в порядке…»
– Мамуля! Мамулечка моя! – Сын целовал ее в щеки, в заспанные глаза, убирал со лба волосы и прикасался ладошками к лицу, точно проверял, не снится ли она ему.
– Егорка! – Марина прижала его к себе и часто задышала, чтобы не заплакать. – Ты хорошо долетел?
– Да! Мы с дядей Сашей ходили в ресторан, – сообщил он, и Марина не сразу поняла, что это Бармалея Егор называет дядей Сашей. – А дедушка плакал, когда мы уезжали…
– Ничего, он больше не будет. Просто всегда тяжело расставаться. Ну, встаем? Там, наверное, тетя Вета уже проснулась и Леша тоже.
– Кто это – Леша? – спросил мальчик, вскакивая с постели и подавая матери халат со спинки стула.
– Это сын тети Веты. Он такой же, как ты.
– А мы что – у нее в гостях?
– Да. У нее и у дяди Гриши – помнишь, он был у нас в ресторане в Бристоле?
Марина завязала пояс халата и встала, взяла расческу, собираясь уложить волосы. Егорка крутился рядом, заглядывал в лицо и улыбался.
– Мам, ты такая красивая у меня!
– Подхалим! – засмеялась Коваль, потрепав сына по макушке. – Идем умываться.
Завтрак оказался испорчен. Увидев незнакомого мальчика, Алеша закатил истерику, упал на пол, колотя ногами и руками, и Ветке с трудом удалось его уговорить и успокоить. Марина поняла, что привезти сюда Егора оказалось плохой идеей…
– Мы поедем к Кольке, – сказала она после того, как няня забрала мальчика и они остались с Веткой и Егором втроем.
– Еще чего! – разозлилась Ветка. – Даже не думай! Ничего страшного, он обычно так реагирует – боится, что я перестану его любить. Это от детдома осталось, психолог сказала – страх оказаться снова брошенным. Он привыкнет.
– Я не думаю, что стоит испытывать и так нестабильную психику, – сказала Марина, на коленях у которой притих Егорка. – Ведь проблемы-то нет – Колька племянник, ну, хлопнется в обморок, потом
