Ох, плохо мне! Ох, как топают они наверху, Ох, какие тяжелые ноги у них! Трясется, Крошится свод надо мной, Трясется печень во мне, Сердце стучит, Затылок болит, Вылезают глаза из орбит! В те года, Когда я моложе был, Ух, как я донимал Племена айыы, Сам на них нападал, налетал, По ночам выходил, Похищал, убивал... Да не ослабевала сила у них, Не убывала мощь! Когда был я молод, силен, Горем не умудрен, Ох, какие обиды я наносил Солнцерожденным людям айыы, Но крепкую их судьбу Опрокинуть я не сумел, Славу их не смог растоптать... И вот, мы — Нижние абаасы, Рожденные в облезлой дохе, С деревянными колодками на ногах, Обреченные во тьме пребывать, По девять суток не пить и не есть, Копотью покрытые сверху — Сажей — пяди в три толщиной, Плесенью обросшие снизу — Гнилью — пядей в семь толщиной, Влачащие проклятую жизнь, Спящие на льду, Сидящие на крови́ Растерзанных нами жертв, Совсем пропадаем теперь... Вот какая Наша судьба, Вот какой у нас неуют! Восемь суток подряд я сам Уговаривал, Угрожал, умолял Детище лихое мое, Сына отчаянного моего, Рожденного в бранный век, Чародея о трех тенях, Разбойника, вора Эсэх Харбыыра, Любимого сынка, удальца... Я стращал его, Заклинал его Щербатым солнцем, Горбатой луной, Жертвенной скотиной своей, Чтобы в Средний мир, К племенам айыы Из подземелий не смел выходить. Я тогда ему говорил, Что небесные богатыри Ударами по голове Загонят в пропасть его... Я тогда еще остерегал его, Что в сияющей вышине Верхнего мира Нам на беду Появился невиданный исполин, Стремительный Нюргун Боотур, Что от рождения он обучен Чародейству трех великих миров, Что Одун Хааном самим От рожденья он одарен Половиной мощи Всей средней земли, Половинной силы Мира всего! Ведь я говорил тогда Чудовищу — сынку своему, Что этот Нюргун-богатырь Так велик и тяжел, что под ним Прогибается толща средней земли, Что он богатырь О трех остриях, Оборотень О восьми лезвиях... И вот, спустился он к нам —
