«Предъявите документы о законности вашего бизнеса. У нас есть серьёзные подозрения, что вы пустили в продажу незаконные, кустарные и опасные приборы, так называемые руллокаты!» Тот им: «Кто сказал, что кустарные? Их выпускают в Арцене на фирме в Неве-Меирии…» — «Ага-а! Вот оно! А вам известно, что Неве-Меирия — незаконное поселение?» — «Да что за глупости!» — «Осторожней на поворотах! А то будете привлечены к ответственности за оскорбление при исполнении!» — заявил ему какой-то парень- культурист из этой группы. Короче, принялись шастать по магазину, а старшой — у него бирка по размеру больше, чем у остальных! — сразу же повёл Иммануэля, этак за локоток, прямо к сейфу в его закутке, там как бы кабинет у него! Наверняка, сразу, как вошёл, увидел, что сейф приоткрыт! Он торжественно распахнул дверцу сейфа перед всеми и показал ошеломлённому хозяину магазина пустое отделение сейфа, приговаривая: «Если эта пустота и есть ваши документы, подтверждающие законность бизнеса и продаваемой опасной кустарщины, то…» Словом, очень жёстко, на глазах всей публики взял Иммануэля за локоть и повёл к машине, которая уже стояла при входе. А его дубоны тем временем выносили товар из магазина. Двое из них выносили руллокаты и грузили их на другую машину. Какой-то мальчишка с плачем уцепился за купленный только что руллокат, а его растерянный отец бормотал: «Но мы же оплатили покупку! Вы не имеете права!» — у них вырвали из рук руллокат, парнишке дали по рукам, да так, что руки тут же посинели, а отцу сказали со смехом: «Обращайтесь к хозяину магазина… когда он вернётся из заключения… Мы у вас денег не брали!» Говорят, теперь Иммануэля будут судить!» — «Но за что?» — «За незаконный бизнес и продажу опасной кустарщины!..» — «Но ведь где-то должны же быть копии! Я сам пойду свидетелем в его защиту! Узнай мне, куда обратиться!» — «Мы с Бенци и Максимом постараемся узнать — и скажем тебе. Не исключено, что они решат ограничиться уже нанесённым Иммануэлю ущебром — он же совершенно разорён — и отпустят его, чтобы не поднимать шума. А руллокаты Пительман — уж за это не беспокойся! — приберёт к рукам…» — «Значит, они ко мне так и так обратятся… Спасибо, что предупредили о готовящейся мерзости — я тоже постараюсь подготовиться!» — «Учти, daddy, у них в адвокатах очень хитрая сволочь, некий Дани Кастахич… Он способен из грязи делать миллионы для своих хозяев и доказать происхождение… э-э-э… зайца от шакала…» — «Ну-ну…
Посмотрим! Ты что же, сынок, думаешь, у твоего старого отца нет адвокатов? Мы тоже не лыком шиты!..» — «Но ты не знаешь всех арценских бюрократических лабиринтов… И Пительмана не знаешь!.. Поговори с Бенци…» — «Ладно, волков бояться — в лес не ходить!»
Через три месяца мистера Неэмана вынудили свернуть производство руллокатов в неве-меирийском филиале фирмы «Неэмания», и никакие его американские адвокаты не помогли. Заодно ему тонко намекнули, что особое подозрение внушает странное название прибора — руллокат, который является грубым, кустарным подобием проходящего последние испытания, оформление документов патентной защиты и готовящегося к запуску в производство флайерплейта. Никакие доводы о том, что руллокаты уже несколько лет выпускаются на калифорнийской фирме, во внимание не принимались.
Пообщавшись в таком ключе с приторным тандемом «Тим Пительман — Дани Кастахич», мистер Неэман понял: ещё немного — и получится, что его фирма работает исключительно на юридическую тяжбу с ними. Пришлось целиком переключиться на та-фоны оригинального дизайна… пока и это производство не накрыли…
Непостижимым образом мимо внимания не только работников магазина, но и самого Иммануэля прошёл факт таинственного исчезновения из сейфа всех документов — и договора на съём помещения, и квитанций об оплате, и лицензии на занятие бизнесом, и накладных на поставку не только руллокатов, но и прочих товаров, продававшихся в магазине. На следствии потрясённый и измученный Иммануэль мямлил что-то нечленораздельное, но ни слова не сказал, что его кабинетный сейф простоял открытым неизвестно, сколько времени, и кто его открыл, неизвестно.
Ширли поддалась уговорам отца и появилась-таки дома, но на неделю позже, чем её ждали. Она посидела с родителями на кухне, вежливо кивая и почти не реагируя на их советы и уговоры. А поздно вечером поднялась к себе в комнату и, не зажигая свет, сразу легла спать, собираясь рано утром возвращаться в ульпену. Поэтому она не заметила, какой разгром учинили братья в её комнате. Утром она проснулась очень рано и никак не могла понять, что же в её комнате не так, как всегда.
Недолго она дивилась этому обстоятельству и забралась под душ.
Только когда она выдвинула полку, на которой лежал её дискмен и набор дисков, она, с горестным изумлением созерцая разбитый дискмен, поняла, что кто-то в её комнате основательно похозяйничал. Но времени не было, и она задвинула полку, в которой неопрятным ворохом валялись никому не нужные уже покалеченные диски, принявшись одеваться.
Она ни слова не сказала родителям, молча едва поклевала завтрак, поданный мамой, поблагодарила кивком, молча уселась в машину отца, ехала, в угрюмом молчании глядя в окно, и только попросила высадить её у автобусной остановки. Моти видел, что с дочерью происходит что-то неладное, пытался расспросить дочку, но она отмалчивалась, не глядя на отца, только твердила: «Пожалуйста, высади меня здесь, дальше я сама…» — и вышла из машины, едва кивнув отцу на прощание. Моти с горестным выражением лица проводил её взглядом…
На Ширли очень тяжело подействовал разгром, учинённый неведомыми злоумышленниками в её комнате, а главное — разбитый дискмен и искалеченные любимые диски. Ведь советовали ей друзья скачать все любимые записи в музыкальный памятный блок та-фона и слушать на наушник, а она… прособиралась…
Теперь неясно, как всё восстановить. Она так ничего и не сказала об этом родителям, но после этого не только не показывалась дома, но даже сама не звонила ни матери, ни отцу, только односложно отвечала на их тревожные звонки.
Как-то Рути что-то понадобилось в комнате дочери, она зашла туда — и остолбенела.
Ей стала ясна причина молчаливой угрюмости дочери. Но неужели она могла хоть на секунду подумать, что такое сделали родители? — с обидой подумала Рути. Вечером, когда пришёл домой Моти, она без слов повела его в комнату дочери и показала, что там творится. Моти остолбенел: «Но кто?..» Рути вспомнила, как несколько недель назад сыновья повели себя с ней необычайно ласково, чего она давно не могла припомнить, а потом очень настойчиво выпроводили из дому. Они предлагали походить по магазинам, посидеть в кафе, наконец-то, посетить аттракцию у Забора.
Они пообещали ей закончить стирку, которой она уже было начала заниматься. Когда же она, усталая и оглушённая после короткой прогулки вдоль грохочущего Забора, с ощущением лёгкой дурноты, которую она всегда испытывала от соприкосновения с силонокуллом, вернулась домой, стирка пребывала в том же состоянии, в котором она её оставила, разве что первая, достиранная, порция белья благополучно кисла в запертой машине. А сыновей и след простыл… Рути вздохнула, вспомнив, как с таким же вздохом разочарования принялась за работу… И вот теперь Рути тихонько вскрикнула и тут же прикрыла рот рукой. «Что такое, Рут?» — осведомился Моти. — «Они… были дома… одни…» — с побелевшим лицом медленно проговорила Рути. Ей не надо было уточнять, кто такие они — Моти её прекрасно понял.
«Но комната-то была заперта?..» — «А кто-то туда тем не менее проник…» — тихо переговаривались между собой родители, глядя на разбитый дискмен, на исцарапанные записи, на скомканные, изорванные акварели и пастели, которые совсем недавно были аккуратно и со вкусом развешаны по стенам дочкиной комнаты, на такое же состояние её работ в искорёженных папках.
Моти тут же связался с дочерью. Он коротко рассказал ей о том, что они с мамой обнаружили, посетовав, что она им не рассказала об этом и заставила мучиться от непонятной сухости и нежелания общаться даже с ними. С болью и неловкостью Моти услышал ответ дочери, произнесённый звенящим от накипающих слёз голосом: «Ну, теперь-то вы видите, что этот дом — уже не моя крепость, что там, где ваши сыновья чувствуют себя хозяевами, мне места нет!.. Поэтому я и не хочу лишний раз дома появляться…»
Ренана, услышав рассказ Ширли, тут же заявила: «Рисунки, конечно, очень жаль.
Хорошо, что последние твои работы ты оставляешь в памяти компьютера, и они тут у нас в общежитии…» — «Я их и Яэль посылаю…» — чуть слышно прошелестела Ширли, глядя куда-то вбок. — «Ну, вот… Что до твоих записей, то не волнуйся — у нас всё это есть. Ребята живо всё восстановят в лучшем
