Его блиноподобный лик излучал нестерпимо яркое свекольно-багровое зарево.
Казалось, ещё немного — и всё вокруг вспыхнет. Свирепо стреляя во все стороны длинным очередями ядовито-зелёных искр из обоих глаз, он визгливо профанфарировал на всю «Цедефошрию»: «Я серьёзно советую отдельным подстрекателям прекратить разлагающие наше единство клеветнические и подстрекательские выкрики! Высокое Жюри приняло решение, и вам придётся принять его к исполнению! То есть — подчиниться волеизъявлению масс!!! Таковы законы демократии и струи подобающей цветовой гаммы! Поэтому мой вам совет — тиха!!!» Наконец-то, фанфарматоры вспомнили о своих прямых обязанностях, и волна ропота была поглощега перекатывающимся эхом фанфарисцирующего гласа Арпадофеля.
Мезимотес невозмутимо продолжал: «…определён новый порядок народных предпочтений для финансирования исполнительских коллективов, которым были в своё время отданы Концертные Лужайки нашего любимого Парка. Наш Парк пережил серьёзную реконструкцию. Мы заранее учли — на основе уже упоминавшегося нами Колокола, а также закона окривевшего кольца! — предпочтения, которые народ в массе своей оказывает тем или иным направлениям культуры. Отцам Эрании, мне и всему коллективу бывшей «Лулиании» (ныне СТАФИ) весьма отрадно, что наши прогнозы оправдались и получили весомое подтверждение. Народ в целом проявил эстетическую и интеллектуальную зрелость, показав всему миру, что в нашей маленькой Арцене умеют ценить новейшие достижения культуры! Наша публика доказала со всей несомненностью, что она в подавляющем большинстве своём заслуженно вливается в струю подобающей цветовой гаммы, в силонокулл. Конечно же, дальнейшее мощное развитие получит прогрессивный и самобытный силонокулл Эрании и всей Арцены, а также группы и исполнители, удостоенные дипломов победителей нашего Турнира!» Миней помолчал, с его лица медленно схлынула сияющая улыбка, и он дёрнул щёчкой:
«Что же до остальных коллективов, которые с недопустимым самомнением дерзнули принять участие в нашем Турнире, то им в дальнейшем придётся рассчитывать исключительно на себя и на своих немногочисленных поклонников, — он снова сделал небольшую паузу, после чего его голос зазвенел льдом и металлом: — За исключением фиолетовой группировки «Хайханим», не говоря уж о банде подростков, назвавшей себя — в насмешку над публикой! — «Типуль Нимрац». С этой фиолетовой подстрекательской группировкой придётся разбираться особо — в рамках закона. А впрочем, не будем о грустном и постыдном. Такова правда жизни и искусства!
Такова неодолимая сила струи подобающей цветовой гаммы, она же силонокулл!..
Такова сила свободного волеизъявления и автоматизированной демократии в рамках силонокулла!» Поднялся и густым басом загудел Клим Мазикин: «Мне, представителю современной мировой музыкальной культуры, особенно приятно отметить, что в маленькой солнечной Арцене пробились к свету ростки прогресса, а именно — культура струи подобающей цветовой гаммы. Результаты настоящего Турнира показали…» Максим махнул рукой: «Ну, всё, этого демагога можно не слушать. Только интересно, кто ему речь писал? Как всегда Офелия?» — «Да нет, — покачал головой Ирми. — Он и сам по части баблата парень не промах…» — «Собственно, мы первый раз его речи слушаем…» — неожиданно прозвучал хриплый голос Арье — они с Амихаем не побоялись вернуться к своему столику. Ирми удивлённо воззрился на них обоих и отозвался: «Не ожидал вас тут снова увидеть… Вы, право, как мальчишки!» — «Ну, не могли мы не проголосовать за наших! Да и о наших мальчиках хотелось узнать…» — буркнул Арье. — «Смотрите… Вы взрослые люди! А что до говорильни, то ты, Арье, прав: этого стоит послушать. Именно от него исходило предложение о запрете шофара…» — «Но откуда? Что он знает о шофаре?» — «Я имею в виду — он первый озвучил это на весь мир… после того, как появилась первая статья Офелии…» — «Вот-вот! — воскликнул Амихай и тут же опасливо оглянувшись, понизил голос: — Мы с братом не сомневались, что эта мерзость исходит от наших силуфолюбов, а Клим всего лишь подходящий транслятор, как и…» — и он сконфуженно смолк. — «Потише, пожалуйста… Снова Мезимотес речь толкать собрался…» — обернулся к ним Максим, подавшись вперёд в сторону экрана.
До друзей донеслась неторопливая и уверенная речь Мезимотеса: «…впредь до окончания более серьёзных исследований мы единогласно решили — считать так называемый концертный шофар Ронена в Эрании недозволенным и вредным инструментом.
В этом, кстати, нас поддерживают весьма влиятельные и уважаемые раввины из Шалема».
Услышав эти слова, Амихай раздражённо взмахнул и саданул раненой рукой по углу стола, сморщившись и крякнув от боли. Арье погладил его по плечу: «Тише, братишка, спокойней… Береги руку… Оно того не стоит…» — «Но он же по самому больному…» — «И она того не стоит!» — «Рука?» — удивлённо спросил Ирми, но братья ему не ответили.
Миней меж тем продолжал: «Мы очень сожалеем и раскаиваемся, что проявили излишний либерализм и слишком поздно объявили о запрете применения этого опасного звукового наркотика. И вот результат: на психику публики, на сложные процессы восприятия было оказано массированное воздействие. Были использованы даже не шофары, как таковые, но гораздо более опасное устройство, которое протащили обманом на Турнир, — так называемый угав, суть которого — мультишофар.
Кроме того, мистеру Мазикину удалось опытным путём выяснить: вредное воздействие на организм, особенно молодой и неокрепший, хотя и не такое сильное, оказывают и инструменты типа флейты и свирели, обладающие слишком большим количеством вредных обертонов. Сочетание упомянутых инструментов с шофаром оказывает эффект гораздо вреднее, нежели шофар, и даже мультишофар сами по себе. Нет никакого сомнения, что в дальнейшем даже наличие у кого-то во владении одного или нескольких упомянутых источников звуковой агрессии будет пресекаться всеми возможными и доступными средствами — в рамках закона! В дальнейшем мы примем решение и касательно классического шофара, используемого в синагогах — после исследований, проводимых сейчас учёными зоологами… На данном этапе подписан приказ о запрете не только использования шофара, мультишофара и флейты (а также свирелей всех видов) для извлечения звуков, но и хранения этих вредных акустических приборов. Для сведения: указ вступает в силу с завтрашнего утра…» Ирми обернулся к Арье и Амихаю и веско заметил: «Вот так! Не духовые музыкальные инструменты, а вредные акустические приборы, источники звуковой агрессии и… как-там- ещё?..» — «Звуковые наркотики!» — подхватил Амихай. Ирми сакрастически продолжал: «Зато фанфары и фагот — этого они никогда не запретят! Или в сочетании с шофаром тоже влияет на… э-э-э…» Сидящие по соседству мужчины выразили мрачное изумление — они не поняли, почему Максим в ответ нервно расхохотался. Хели взглянула на него с мрачным удивлением: «А, по-моему, нисколько не смешно, особенно если иметь в виду нормальный классический фагот.
Его-то зачем так…» — «Прошу прощения! Это у меня чисто нервное…» — неловко оправдывался Максим, виновато поглядывая на неё и с опаской — на мистера и миссии Неэман.
Пока Мезимотес произносил солидным и хорошо поставленным голосом свой победный спич, более половины присутствующих встали, чтобы покинуть «Цедефошрию». «М-да-а!
Офелия не зря ест свой отнюдь не чёрствый хлеб!» — раздавшиеся из фиолетового сектора слова прокатились гулким эхом по «Цедефошрии». «Таланты Тимми победили всех и вся. Его гениальное изобретение войтеромат и журналистские таланты Офелии Тишкер доказали силу и мощь даже перед лицом озверелых фанатиков с шофарами!
Никакая агрессивная магия жульнического мультишофара им не помогла!» — эти непонятно откуда исходившие радостные возгласы, пропущенные через мощные усилители угишотрии, словно бы множились неугасающим эхом.
Ошеломлённая публика уже собиралась расходиться, кое-кто двинулся к выходам из своих секторов. Ирми встал и обернулся к сестре и Максиму: «А про Ашлая они ни слова… Вам это не кажется странным? Хели, ты уверена, что ребята правильно поняли?..» — он не успел договорить, осёкшись на полуслове.
Кк бы отвечая на его вопрос, всех остановил громовой голос Мезимотеса: «Остановитесь, хаверим! Замрите на месте! После радости победы я пришёл к вам со скорбной вестью, которую до нас сию секунду донесли печальные вестники!» Недоумевающая публика замерла на месте. Все, как по команде, обернулись к экранам. На сцене (и соответственно на экранах) возник Мезимотес. За его спиной огромный экран высветил окаймлённый толстой витой чёрной рамкой портрет Ашлая Рошкатанкера. На глазах покидающей «Цедефошрию» публики Мезимотес аристократическим движением смахивал что-то вроде слезы с уголка глаза. После чего он пожевал губами, приложил платок к щеке и медленно заговорил: «От нас ушёл наш
