говориться, за что боролись, на то и напоролись. Сами же в Союз его и принимали, значит, самим и расхлебывать…
Утром, выползшим из-за горизонта и отправившим в небытие памятный вечер, Феофан Савельевич проснулся как обычно – в одиннадцать часов. Жена подала ему кофе в постель и побежала вниз за корреспонденцией, ибо мэтр непременно заглатывал кофе одновременно со свежими новостями. Гурман-с, знаете ли, гурман-с.
Покуда Феофан нежился в кроватке и принюхивался к аромату бразильского молотого, успевала прибежать запыхавшаяся и вспотевшая почта. Молодая жена старалась вовсю, потому что таких старых козлов да при таких деньжищах надо было искать в Волопаевске с овчарками. А тут сам подвернулся, как упустить?..
Вот и сегодня, томясь в ожидании свеженьких скандалов местного и не только значения, Поскребышев силился припомнить вчерашние посиделки в Доме литераторов. Что-то смутно подсказывало ему, что на посиделках этих случилось нечто совершенно нетривиальное. Но как Феофан Савельевич не тужился, кроме вопящего о нарзане Копейкина, ничего вспомнить не мог.
Наконец, ему надоело напрягать, все еще плавающие в спиртовом тумане, извилины.
– Что ж это я голову себе ломаю? – удивился он. – А хоть и приключилось вчера что, какая разница? Проснулся дома, не в вытрезвителе, уж только этому порадоваться надо. А тут еще и по дороге домой морду никто не начистил. Лепота!
В прихожей хлопнула дверь, и через секунду на пороге спальни возникла с вытаращенными глазами Полина, жена его.
– Что, почту сперли?! – выматерился Поскребышев.
– Нет, – осторожно покачала головой Полина. – Тебе повестка.
«Вот оно! – ухнуло под коленки Феофаново сердце. – Чуяла душа неладное, знала, подколодная, что натворил я вчерась чудесов, раз в милицию вызывают. Знать бы только за что»?
– Во сколько хоть явиться надо? – глухо спросил Поскребышев.
– К одиннадцати.
– А сейчас сколько.
– А столько же.
– Что, они там в ментовке сдурели совсем. Как же я…
– Так ведь не из милиции повестка, – прошептала Полина, – из военкомата. Приказывают явиться на призывной пункт.
– Новости! – пробормотал Феофан, выбираясь из-под одеяла. – Неужто на переподготовку упечь удумали? А хрена им с перченой редькой!
– Милый, не нервничал бы так, – попыталась успокоить его супруга. – Может, они хотят, чтобы ты перед призывниками выступил? Как-никак, ты у нас в городе единственный про войну пишешь.
– А и то, – задумчиво наморщил лоб Поскребышев. – Сейчас это модно – литераторов на мероприятия зазывать для престижу и, так сказать, большей серьезности. Да и перед подрастающим поколением иногда полезно выступить с пламенной патриотической речью. Глядишь, кто из городских властей рвение мое и приметит, да заказик подбросит. Ладно, тащи из шкафа костюм. Может, и не поздно еще…
На призывном пункте царила суматоха. Шустрые лейтенантики строили новобранцев в шеренги, лаясь приказами, созвучными с отборным матом. За высокой колючепроволочной стеной белугами ревели мамаши, да ополоумевшие от горя девицы пытались штурмом взять военкоматовские ворота, охраняемые двумя матерыми сержантами-сверхсрочниками.
Феофан Савельевич протиснулся сквозь толпу и показал одному из сержантов повестку.
– Чому запизднылыся?! – рявкнул страж ворот. – Нэгайно бижыть до майора. Пэршый повэрх, висимнадцята кимната.
– А чего вы на меня орете? – возмутился Поскребышев. – Я вам не сопляк, я, может быть, известный в городе писатель.
– Ну то й що з того? Зараз пысьмэнныкив, як цуцэнят недовтоплэнных. Куды нэ плюнь, на пысаку попадэш.
И для большей наглядности сержант сплюнул себе под ноги, но смачный его плевок снесло ветром прямо на феофанов ботинок.
– Во! – восхищенно сказал сержант, – А я що казав?!
– Ну, знаете, – возмутился Поскребышев, – это настоящее хамство. Сперва приглашают, а потом в душу плюют.
Сверхсрочник с удивлением воззрился на феофановы ноги и пробормотал:
– Чув, що инколы душа у пъятки уходыть, а щобы вона там завжды иснувала – упэршэ бачу.
Феофан Савельевич резко развернулся на каблуках и двинулся прочь. Подобных издевательств он терпеть не желал. И от кого? От этакого быдла?
Но тут за его спиной раздался грозный вопль:
– Стий! Стрэляты буду!
Истошно заверещали девицы, бросаясь врассыпную, словно тараканы, учуявшие дихлофос. Феофан остановился, оглянулся через плечо, увидел перекошенную хохляцкую рожу и пистолет в руке, дулом упертый в небо, ощутил свою душу в пятках и в один миг оказался подле ворот.
– Вызывали? – заискивающе улыбаясь, спросил он.
– Ты куда собрался? – на чистом русском спросил сержант. – Дуй к майору, раз повестка пришла.
– Добрэ, добрэ, я зараз! Одну мыть. – Усердно закивал Поскребышев и рванулся к двухэтажному зданию военкомата.
Он без труда отыскал восемнадцатый кабинет с медной табличкой, на которой пулевыми отверстиями было выбито: «Майор Живодеров», и аккуратненько постучался ноготком в бронированную дверь.
– Пароль! – раздалось из-за брони.
– Простите? – опешил Поскребышев.
– Прощаю, – ответили с той стороны, и дверь сама собой отворилась.
Феофан решительно переступил порог и увидел лысоватого розовощекого мужика с майорскими погонами на засаленном кителе. Майор сидел за монитором компьютера и, усердно давя на клавиши, забрасывал гранатами каких-то свиней, крест-накрест опоясанных пулеметными лентами.
– Виндикатор! – не отрываясь от монитора, радостно сообщил военком. – Потрясная стрелялка.
– Индикатор? – переспросил Поскребышев.
– Да, нет… Виндикатор. Игрушка такая.
Феофан Савельевич тупо воззрился на экран, где истекающие кровью свиньи вопили матерные слова и яростно отстреливались от надвигающегося на них кошмара в виде вооруженного до зубов красавчика в солнцезащитных очках на носу.
– За что вы их так? – спросил Феофан. – Это же свиньи, не люди.
– Да, – согласился Живодеров. – Зараза еще та. С одного выстрела не уложишь. По ним лучше с уменьшителя лупить. А потом, как жабу, хрясь каблуком – только кишки во все стороны!
И он показал на экране, как это делается. Действительно, выглядело впечатляюще.
– А у нас на вооружении таких штуковин нет? – заинтересованно спросил Поскребышев.
– Эх, – махнул рукой военком. – Кабы было, разве мы перед Америкой унижались-то? Шарахнули бы один раз, а потом всех скопом – каблуком! Только мокрое место и оста…
Тут майор резко вскинул голову и, удивленно воззрясь на Феофана, спросил:
– Ты кто?
– Я? Я – литератор. Феофан Савельевич Поскребышев. Вы меня выступить перед призывниками пригласили.
– Я? – удивился Живодеров.
– Ну, да. Вот и повестка.
Майор взял бумажку, покрутил ее в руке, даже не читая, а потом заорал:
– Марш на плац! В общую колонну. Через пятнадцать минут эшелон.
– Простите? – пробормотал Феофан Савельевич. – Что-то я вас…
– Разговорчики, призывник. Марш в строй!
