власть любят.
– Можно подумать, у нас не любят.
– У нас – по-другому, – возразил кудесник, открывая дверь. – Заходи.
Бубенцов переступил порог и замер. Вся стена в елисеевой прихожей была увешана черепами, да если б звериными… Нет, человеческие черепушки пялились на Серегу пустыми глазницами и приветливо щерились остатками зубов.
– Что это? – прошептал Бубенцов, пятясь назад.
– Да не боись ты! – хмыкнул Елисей. – У Ярового на раскопках был под Тирасполем. Это черепа скифов да сарматов.
– Но, а зачем на стены-то их цеплять? – не успокаивался Сергей.
– А как колдуну без черепов? Без них в нашем деле нельзя. Уважать не станут.
– Ты – колдун?! – совсем ошалел Бубенцов.
– Кудесник и колдун – одно и то же. Или ты не знал?
– Не задумывался, – пробормотал Серега.
– Да я не злой колдун, так что хватит нервами звенеть. Проходи. У меня, знаешь, какая коллекция!
Сергей вошел в комнату, и принялся разглядывать стеллажи, на которых покоились перевернутые вверх дном аквариумы. Под каждым из них лежали разные вещи, причем какие-то невзрачные и ветхие на вид.
– Это, что, музей? – спросил Бубенцов.
– Можно и так сказать, – кивнул кудесник и гордо добавил: – половину жизни своей собирал!
Серега остановился возле ближайшего аквариума и уставился на изъеденную молью ушанку.
– Шапка-невидимка, – пояснил Елисей.
– Че-го?! – обалдело пробормотал Бубенцов.
– А вот это – скатерть-самобранка.
– Вот эта вот тряпка в жирных пятнах?!
– Ага. Другой не нашел. Знаешь, сколько на ней пиров справили, пока она мне в руки попала? Дальше гусли-самоплясы лежат, за ними меч-кладенец, это вот – мешок с серебром, который не скудеет, следом – манок, что звериный язык знает, а это оберег от любой беды, здесь я сапоги-скороходы храню, а вот и ковер-самолет.
– А что это они у тебя в аквариумах? – спросил Серега.
– Не в клетках же их держать, – непонятно ответил Кудесник, разложив ковер на полу. – Залезай, сейчас полетим.
Но Серега стоял, не шелохнувшись и с недоверием разглядывал летательный аппарат без мотора и крыльев.
Елисей тем временем подошел к столу, порылся в дискетах и, отыскав нужную, сунул в карман.
– Ну, чего стоишь? – спросил он у Сергея, – Открывай балконную дверь.
– А ничего, что в ковре дырка? – осторожно спросил Бубенцов.
– Ничего. Будешь сквозь нее на землю смотреть с высоты, на коей соколы летают…
Полет на проеденном молью ковре-самолете запомнился Сереге не хуже, чем сумасшедшая гонка с Лихом Одноглазым. Только к полуночи перестали трястись ноги, и Бубенцов рискнул выйти из дома.
Раскурил все еще подрагивающими пальцами сигарету и, глядя на лунную дорожку, убегающую к противоположному, накрытому чернотой ночи берегу озера, твердо решил:
«К черту приключения. Нужно браться за работу…»
И вот Серега впервые сел за монитор компьютера, намереваясь творить. После уроков с Елисеем страх перед импортной техникой пропал. Синим цветом мерцала панель Нортона, а курсор застыл на директории «Лексикон».
Минуту назад он проводил Ярилу, поведавшего ему первую историю. И вот тут-то Бубенцова взяла оторопь. Он вдруг разуверился в своих силах. Ведь сколько маститых писателей жило и ныне здравствуют, а обратились именно к нему. Почему? На этот вопрос он не мог ответить, как ни силился. Неужели у него такой талантище? Ерунда. Расти ему еще и расти, если когда-нибудь вообще удастся дотянуть до настоящего уровня. Значит, дело в чем-то другом. Может быть, для богов было важно, что бы в то, о чем будет написано в романе, автор еще и свято верил? Но веровал ли он, Сережка Бубенцов, в то, что собирался написать. Этого пока он не знал. Наверное, надо было начинать работать, надо было прочувствовать каждой клеточкой своего организма ту боль и обиду, которую испытывали забытые боги.
И все-таки что-то его беспокоило, что-то не давало ему включиться в работу…
Серега вздохнул, распахнул огромное от потолка до пола окно и, перешагнув низкий подоконник оказался на берегу прогретого ласковым летним солнцем лесного озера. Было оно когда-то любимым местом для волопаевских рыболовов, но давненько заказали им сюда дорогу.
Бубенцов смотрел на ровную водную гладь, на белые цветы кувшинок, покрытых прозрачными каплями не-то росы, не-то сока. В самой гуще округлых листьев ворохнулась невидимая рыбина. Круги разбежались по воде и вновь она застыла зеркальной поверхностью.
«Черт его знает, хорошо это или плохо, что сюда никого не пускают? – лениво размышлял Серега. – Народу, конечно, обидно, но с другой стороны, сетей партийные боссы не ставят и электричеством рыбу не бьют. Эх, посидеть бы сейчас с удочкой самому, да нельзя. Пора уж богам отплачивать трудами за их заботу».
Серега с тоской посмотрел на легкие лодки, приткнувшиеся к аккуратному причалу, вернулся в комнату, покосился на компьютер и… решительно нажал кнопку на пульте телевизора.
Звук, как всегда в Волопаевске, прорезался раньше, чем изображение:
– Главное, товарищи, начать, – прозвучало уверенно из динамика, – а там процесс пойдет!
Серега сморщился, но выключить телевизор не успел. Выплыла на экран незнакомая физиономия в бороде и седых кудрях. Камера отъехала, и раскрасневшаяся телеведущая азартно выдохнула:
– Перед вами выступал Борис Александрович Мокрых. Уверена, что советы известнейшего экстрасенса и сексопатолога помогут всем страдающим импотенцией.
Солидный Мокрых важно покивал, и Серега вдруг расхохотался.
– Вот тебе и генеральная линия, товарищ Бубенцов, – объявил он, выключая телевизор. – И у политиков, и у сексопатологов главное – начать. Что ж, не будем от них отставать!
И Сергей решительно принялся нажимать клавиши клавиатуры, набирая заголовок главы:
Немного подумал и решил начать с наброска. «Мясом» и потом можно обшить. А пока рассказ Ярилы в памяти свеж, надо все записать.
Но прежде чем приступить к работе, Бубенцов еще надумал добавить подзаголовок для большей солидности произведения, и уже более уверенно отпечатал:
Праздник.
–
