Наверное, это неблагодарность — покидать вас вот так, но я всегда чувствовала, что она взяла меня из милости и специально создала для меня рабочее место, чтобы я не чувствовала себя дармоедкой.
Это вздор, Грейс, мать любит вас.
— Я чувствую это и оттого несчастна. Я сама очень люблю ее, и вас… и всех в Кадоре.
— Мне тоже хотелось бы туда поехать.
— К счастью для вашей матери, вы слишком молоды. Насколько я понимаю, жизнь там нелегка, но я хочу это сделать. Увидев Джонни в военной форме… Анжелет, прошу вас, не нужно никому говорить об этом, пока я не буду убеждена, что меня приняли.
Через несколько дней Грейс известили о том, что она принята. Все были поражены, но приветствовали ее предприимчивость и храбрость. Джонни был вне себя от восхищения ею, и вновь я почувствовала укол ревности.
— Я сама отправилась бы туда, если бы подходила по годам, — сказала я.
Джонни улыбнулся своей ласковой улыбкой:
— Я не сомневаюсь в этом.
Грейс выдали форму — костюм был не самом роскошным. Он состоял из серого твидового платья, жакета из камвольной ткани того же цвета, белой шапочки и шерстяной пелерины.
— Это чтобы вы поняли, что надо быть полезной, а не привлекательной. Но, конечно, все это выглядело бы получше, если бы было пригнано.
Грейс, конечно, не составило труда пригнать свою одежду по фигуре, но и после этого она оставалась весьма непривлекательной.
Джонни уехал. Этот день был печальным для нас. Тетя Амарилис настояла на том, чтобы Елена с Мэтью пришли к ней на обед. Мы выпили за военные успехи, за завершение войны и за скорое возвращение Джонни.
В октябре Грейс отправилась к Лондонскому мосту, где собирали группу сестер милосердия. После ее отъезда я почувствовала себя опустошенной. Я не знала, увижу ли вновь ее и Джонни.
Услышав об отъезде Грейс, в Лондон приехали мои родители.
— Хорошая, храбрая девушка, — сказала мать. — Она всегда хотела быть полезной для людей. Я рада, что мы смогли помочь ей. Бедняжка, она была в отчаянии в тот день, когда вошла в наш сад. Нам будет не хватать ее. Надеюсь, эта проклятая война скоро закончится, и она вновь вернется к нам.
Вскоре после этого мы вернулись в Корнуолл, а война продолжалась.
После посещения Лондона жизнь в Корнуолле казалась как никогда скучной.
Теперь мы все были глубоко озабочены военными событиями. Новости были неутешительными. Наступила зима, и это могло дать большое преимущество русской армии. Поступили сведения о катастрофе, которая произошла с шестью сотнями кавалеристов под Балаклавой, откуда немногие вернулись живыми. Закончилась битва при Инкермане, где мы потеряли две тысячи человек, и хотя нам объяснили, что русские потеряли двенадцать тысяч, это вряд ли могло утешить родственников, оплакивавших погибших.
Тетя Амарилис постоянно писала нам. Она сообщила, что Елена очень тяжело переживает отсутствие Джонни. Она ходит с видом вестника горя и не может говорить ни о чем, кроме опасности, которой подвергается Джонни.
Тетя Амарилис писала:
«Я думаю, что этому человеку — Расселу — нужно прекратить писать свои ужасные статьи и посылать сюда. Они заставляют нас переживать. Бедняжка Елена вне себя от горя, да и я теперь постоянно думаю о нашем милом Джонни, который находится в таком ужасном месте, и о милой Грейс тоже. Хотя, конечно, в боях она не участвует. Как мне хотелось бы, чтобы война закончилась. Ведь она происходит так далеко, и какое нам до этого дело? Но я, конечно, не права: Питер говорит, что война справедливая и мы должны сохранять наше влияние во всем мире. Это совершенно необходимо для каждого из нас…»
— Бедная Амарилис, — сказала мать. — Обычно она умеет не замечать несчастий. Но на этот раз оно коснулось и ее, когда Джонни оказался на фронте.
Продолжалась осада Севастополя. Говорили, что когда он падет, война сразу же закончится, но русские оказались упорными, они не хотели сдаваться. Наши солдаты, осаждавшие Севастополь, гораздо больше страдали от жутких зимних холодов, чем те, кто находился в осажденном городе… Как сообщал Рассел — многие умирали от холода. Мисс Найтингейл со своими сестрами творила просто чудеса, но чем мог помочь сколь угодно тщательный уход за ранеными, если недоставало самого необходимого?
Было похоже на то, что конца войне не будет. Закончилась зима, и наступила весна. Каждый день мы ожидали благих вестей, но их не было весь этот год.
А потом пришло печальное письмо от тети Амарилис.
Мать прервала чтение. Она смотрела невидящими глазами, и я поняла, что она слишком взволнована, чтобы продолжать. Помолчав, она сказала:
— Это просто ужасно, Анжелет. Теперь ты знаешь, как обстоят дела. Мы вместе плыли на корабле в Австралию, когда я узнала, что Елена должна родить. Она была в ужасном состоянии. Она бы бросилась за борт, если бы ее не спас Мэтью. Он очень добрый человек, но, к сожалению, разрешил своему тестю вертеть собой, как тому угодно. Да что он мог сделать? Его создал Питер, без него Мэтью ничего не добился бы. Его действительно волнуют судьбы людей. Об этом говорят его книги, но никто не обратил бы на них внимания, если бы Питер не начал продвигать его. Мэтью понимает это и в общем-то стыдится… И все-таки он очень привязан к Питеру. Без него он ничего не сумел бы сделать…
Она говорила словно сама с собой. Потом, как это частенько с ней бывало, она вдруг вспомнила о моем возрасте. Я давно научилась помалкивать, когда люди становились разговорчивыми, так что на время забывали о моем возрасте, и им случалось сказать больше, чем они собирались вначале.
Мать резко сменила тему:
— Я думаю, нам следует ехать.
Может быть, мы действительно сумеем помочь. Боюсь, что это будет не слишком веселый визит. Бедняжка Елена, она похожа на Амарилис: всегда нуждается в заботе. А тут еще этот шум со смертью Джона Милворда, который, должно быть, очень взволновал ее.
— Я думаю, Джонни был все-таки доволен: родной отец не забыл его. У него были грандиозные планы насчет раскопок. Это наследство, конечно, очень помогло бы ему, а теперь…
Я только сейчас по-настоящему осознала, что никогда больше не увижу Джонни, и из моих глаз полились слезы. Мать обняла меня, и мы вместе поплакали.
— Ну что ж, — сказала она, наконец, — нужно ехать. Мы, наверное, сможем их немножко утешить.
Отец сказал, что он не сможет сопровождать нас в Лондон, но мы с матерью должны ехать обязательно.
Все очень надеялись на то, что Севастополь падет. Ну, не мог же он держаться бесконечно? Люди были полны надежд, а потом эти надежды рушились, и казалось, что войне не будет конца. Со смертью императора России появились, казалось бы, шансы на мир, но эта надежда, как и все остальные, испарилась.
Известия о смерти Джонни мы получили в конце августа и уже собирались выезжать, когда пришло сообщение о том, что русские покинули Севастополь. В Полдери царила радость, поскольку это могло означать одно — война кончается.
— Для нас это произошло слишком поздно, — сказала мама. — Джонни уже погиб.
Конечно, эта поездка была невеселой. Мать решила остановиться в доме Елены, а я — у тети Амарилис и дяди Питера. Когда Френсис и Питеркин приходили, они рассказывали о своих ночлежках в лондонском Ист-Энде: теперь их было уже несколько.
— Нам очень помогает мой свекор, — говорила Френсис. — Он любит, когда громогласно объявляют о
