20.
Игорь решил поискать бензин на железной дороге. Он вспомнил, что раньше часто видел всякие цистерны на задворках товарных станций, и отправился к трем вокзалам. Ему казалось, что где-нибудь в дальнем тупике вполне можно найти такую цистерну, про которую все забыли. На дне ее может остаться немного бензина, и сторожа за разумное вознаграждение наполнят ему канистру.
Цистерны не нашлось, он только зря потратил время и сбил ноги о шпалы и рельсы. Сторожа говорили, что он опоздал лет на тридцать-сорок.
Устав, он вышел к зданию Казанского вокзала. За прошедшие сто лет вокзал почти не изменился, только облез немного, и все. «Это сколько же мне сейчас годиков-то?» – вдруг подумал Игорь и ужаснулся. Выходило, что ему сто тридцать семь лет от роду.
Больше всего Игорь боялся, что время, пропустившее их через свои барьеры и фильтры, однажды спохватится, нагонит и они в одночасье постареют. А может быть, и умрут тут же. Нет, лучше об этом не думать. Тем более что нет никаких признаков, что это может случиться. И предвестников грядущей ветхости тоже нет.
Вокзал выглядел почти заброшенным. Игорь знал, что из-за проблем с топливом поезда теперь ходили плохо и нерегулярно. Людей в них набивалось столько, что сутками ехали стоя, а лежали строго по очереди и очень недолго. Некоторые пассажиры по пути умирали, и их выгружали на станциях, чтобы было больше места живым. Существовала опасность, что таким образом могут выбросить человека, впавшего в летаргический сон, но она была крайне небольшой. Считалось, что в такую дорогу могут отправляться только молодые и сильные, прошедшие курс выживания в пути.
Сейчас на вокзал как раз прибыл поезд из Воронежа, и Игорь засмотрелся на приезжих.
Выход в город теперь был гораздо уже, чем раньше. Он напоминал рамку металлоискателя, только очень большую, метра три шириной. Каждый вновь прибывший становился ногами в невысокую загородку с каким-то черным песком, замирал на секунду, не выпуская из рук чемоданов, потом вздрагивал, как собака, всем телом, и шел дальше.
– Добро пожаловать в столицу, – говорили ему глумливо дорожные полицейские.
Приезжие бормотали сквозь зубы приглушенные ругательства и спешили прочь. Полицейские широко улыбались, их было четыре человека. Через металлоискатель прошел мужчина лет тридцати с обшарпанной дорожной сумкой, спустился на тротуар, поставил сумку и стал брезгливо отряхиваться.
– Суки, вот же суки! – бормотал он.
– Что, бьют? – участливо спросил Игорь.
Незнакомец покосился на него.
– Уж лучше бы били, – ответил он.
– А чего так? – заинтересовался Игорь.
Но тот ничего объяснять не стал, а только махнул рукой.
– Долго рассказывать! – сказал он.
«Наверное, деньги отняли, – подумал Игорь, – горе у человека. Сказали, что беспошлинный ввоз денег в Москву запрещен». Он знал, как тяжело и муторно на душе, когда отнимают кровные. Не столько жаль денег, хотя и их, конечно, тоже, сколько обидно, что их отняли. Чувство более мерзкое трудно себе представить.
– Москвич? – спросил приезжий, перестав отряхиваться. – Или как и я?
– Москвич, – ответил Игорь.
Видно, в его голосе не прозвучало необходимой уверенности.
Приезжий засомневался.
– В самом деле?
– А то! – теперь уже уверенно ответил Игорь. – Мои предки жили в Москве больше ста лет назад.
Он подумал, что, наверное, может считать себя своим предком, раз уж такая фигня приключилась.
– Будем знакомы! – сказал приезжий. – Свирид Иванов из Воронежа.
– Игорь Волков, – представился Игорь.
– А где здесь Орликов переулок? – спросил Свирид.
– Вон там, – махнул рукой Игорь. – Вам туда?
– Да, работу там обещали.
Игорь вспомнил, что там всегда был чиновничий район, и удивился, какую же работу могли пообещать приезжему.
– В министерстве? – осторожно поинтересовался он.
– Около.
– То есть?
– Колодец рыть.
– Для кого? – удивился он.
– Для министерства земледелия, для кого же еще? Во дворе у них.
Огромное здание министерства занимало целый квартал. Фасадом оно выходило на Садовое, а проход во двор был из переулка.
– А зачем им колодец?
Свирид окинул его удивленным взглядом.
– Ну, ты даешь, Игорь! – сказал он, сразу перейдя на ты. – Как будто и не в Москве живешь. Трубы сгнили, на замену денег нет. Вся Москва колодцы роет.
Теперь Игорю стало понятно, почему он встречал на улицах так много людей с ведрами и флягами, несущих откуда-то воду.
– А если на метро наткнетесь? – спросил он.
– Нет, не должны, – уверенно ответил Свирид. – Наши говорили, оно в другом месте.
– И глубоко надо копать?
– Да, порядком. Метров сто, если не больше.
– А потом что?
– Потом? Дальше пойдем рыть. У министерства земледелия много объектов. А часть наших останется, будут воду доставать и разносить по этажам. Работы хватит.
– А как это все происходит?
– Что?
– Ну, с водой.
– Известное дело как – по ночам. Днем чиновники работают, а ночью мы воду разносим. По графинам наливаем, в столовую, в умывальники. Уборщицам опять же – пол помыть.
– А что, канализация еще работает?
– Канализация – да. Там трубы пластиковые, безнапорные, чего им станется?
– А ты, значит, землекоп?
– Не просто землекоп, – гордо поправил Свирид, – а глубинный землекоп. Это как монтажник-высотник, только наоборот – мы глубины не боимся, клаустрофобией не страдаем, поэтому и стоим дорого.
– Интересно.
– А то! Когда глубоко роешь, много чего находишь. Часто такое, о чем и рассказывать нельзя. Но я, может, при министерстве останусь воду разносить. Тянет меня к земледелию.
– Завел бы ферму, – посоветовал Игорь.
– Нет, не к тому. К управлению.
На выходе из вокзала показались странно выглядевшие люди. Одежда их казалась старинной даже на взгляд Игоря – просторные парчовые балахоны со вставками из кожи и какими-то бляхами. При движении они звенели, словно лошади в сбруе. Лица их были смуглыми, а речь гортанной.
– А это еще кто такие? – удивился Игорь.
– Эти? Печенеги, – пояснил Свирид. – Два вагона их ехало. Задолбали своими степными песнями, всю дорогу голосили и в бубны били. Там еще вагон с хазарами был. Те, правда, потише.
– Они же вымерли вроде, – не поверил Игорь.
Свирид ухмыльнулся.
– Вымерли, да не все. Как прошло известие про перестройку Москвы, так ожили и на заработки
