открыта. Почему?
— У нас имелись с ним некоторые расхождения во мнении, — пробормотал Низаметдинов. — Он считал, что нужно искать самолет в других местах — в Чечне и в Ингушетии. А я настаивал на том, что самолет упал в море. Из-за этого мы и поспорили.
— Следователю вы сказали, что не слышали выстрелов. Но ваша кровать стоит рядом со стеной, которая отделяет вас от номера консула. Как вы могли не слышать хотя бы шума падающего тела, если даже предположить, что убийца стрелял из пистолета с глушителем?
— Не знаю. Я ничего не слышал. Если бы я что-то услышал, то тогда наверняка побежал бы в соседний номер. У меня с собой всегда есть оружие, я бы сумел остановить убийцу.
— Как вы думаете, кто мог убить вашего консула?
— Конечно, местные власти, — не раздумывая, ответил Низаметдинов. — Это все козни Москвы. Они завтра и меня захотят убрать. Сначала похитили наш самолет, а теперь убрали нашего консула. Внизу сидели милиционер и вахтер. Они что, не видели убийцы? Конечно, видели. Просто не хотят говорить. Потому что их предупредили, чтобы они молчали. Это все связано с самолетом. Наш президент примет мудрое решение, если наша республика выйдет наконец из СНГ, — сказал Низаметдинов.
— Ясно. Когда вы сюда прилетели?
— Уже больше недели. Ищем этот самолет и не можем его найти. И никогда не найдем, — уверенно закончил Низаметдинов. — Как можно найти этот самолет, если его просто спрятали?
— Подождите, — поморщился Дронго, — про самолет вы уже говорили. Меня интересуют другие детали. Вы никого не видели в гостинице? Из чужих?
— Напротив поселилась какая-то пара. По-моему, бизнесмены. Но они еще не вернулись. Больше здесь никого не было. На этаже, кроме нас, никого нет. Вот еще сейчас вас поселили.
— Я бы не успел убить вашего консула, — усмехнулся Дронго. — Для этого я слишком поздно приехал. Кого еще вы видели в гостинице вчера?
— Приезжал какой-то тип. У него в руках были свертки. Поднимался на второй этаж. Еще видел, как поднималась наверх наша горничная. Вот, собственно, и все. Но наш Валидов видел, как один из командированных несколько раз спускался вниз. Если хотите, я могу его позвать. Он все равно допоздна не спит, читает местные газеты.
— Да, если это возможно.
Низаметдинов поднялся и вышел из комнаты. Дронго подошел к столику, посмотрел на лежавший на нем телефонный аппарат. Это был аппарат системы «Панасоник». Он повертел его в руках и положил на место. В этот момент в комнату вошли Низаметдинов и молодой человек лет тридцати — тридцати пяти с пышной шевелюрой. У него были красивые усы и правильные черты лица, которые несколько портил низкий лоб. Несмотря на позднее время, он был в костюме и даже не забыл надеть галстук.
— Здравствуйте, — кивнул Валидов, протягивая руку, — очень рад с вами познакомиться.
По-русски он говорил с еще большим акцентом, чем Низаметдинов. Но держался с не меньшим апломбом. Дронго поздоровался с пресс-атташе, и они сели за столик.
— Вы весь вечер были в гостинице? — спросил Дронго.
— Да, практически весь вечер. Один раз только спустился вниз, чтобы забрать присланные мне материалы и газеты. А потом работал в своем номере.
— Я читал ваши статьи, — кивнул Дронго. — Перед тем как приехать сюда, я посмотрел ваши статьи. Довольно агрессивные по отношению к Москве. Вы считаете, что самолет либо сбили, либо просто украли?
— А иначе почему мы не можем найти его столько дней? — с вызовом сказал Валидов. — Конечно, его от нас прячут.
— Ваш коллега сказал, что вы видели, как один из командированных спускался несколько раз вниз.
— Да, видел. Один раз он спускался вниз, когда я поднимался. А второй раз я видел, как он спускался, когда я заходил к нашему консулу.
— Странно, — задумчиво сказал Дронго, — мне он говорил, что спускался только один раз. Кого вы имеете в виду?
— Я его фамилии не знаю, но он, кажется, из Комитета по государственному имуществу. — Понятно. И больше вы никого не видели?
— Нет, не видел.
— Один из свидетелей рассказал мне, что слышал, как громко спорили консул и Низаметдинов. Вы ничего не слышали?
Валидов быстро взглянул на подполковника. Что-то промелькнуло в его лице.
— Нет, — сказал он, — я ничего не слышал.
— В своей последней статье в «Комсомольской правде» вы заявили, что ваша страна должна немедленно выйти из СНГ. А вам не кажется, что такое убийство может быть сознательно спланированной акцией, чтобы подтолкнуть ваше государство к этому шагу?
— Нет, не кажется, — гордо поднял голову Валидов, — это вполне укладывается в мою концепцию. Сначала они украли самолет, а теперь решили припугнуть нас. Мы просто обязаны выйти из-под зависимости Москвы.
— Почему вы так настроены против СНГ? — спросил Дронго.
— А вам очень нравится этот общий барак? — огрызнулся Валидов. — Давно нужно освободиться от этой надуманной организации.
— Но ведь СНГ — это не бывший Советский Союз, — настаивал Дронго. — Чем он вам так не нравится?
— А мне и Советский Союз совсем не нравился, — ответил Валидов. — Я десять лет работал в газете, и меня никуда не выдвигали. Если бы не наша независимость, я бы никогда не получил нормального назначения. Никуда не выдвигали. Говорили, что я не знаю русского языка, не умею грамотно писать. А я действительно раньше плохо говорил по-русски, ведь работал я в нашей национальной газете. Мне пришлось столько учиться, чтобы писать не хуже других.
Знаете, как было стыдно, когда я не мог даже с девушками нормально пообщаться.
Никуда не выдвигали А теперь все, все кончилось. Мы теперь этих русскоязычных вот как зажали, — показал свой кулак Валидов. — Нет, против русских, которые у нас живут, я ничего не имею. Пусть они говорят на своем языке и пусть живут у нас. Но наши национальные предатели — они ведь и детей учили по-русски говорить, и в институтах по-русски учились. Вот кто всегда выступает против нашей независимости. Все русскоязычные — это «пятая колонна» Москвы в нашей республике, — вдохновенно сообщил Валидов. — У нас даже до того дошло, что некоторые писатели начали писать по-русски. Вот до чего мы докатились.
— А вам не кажется, Валидов, что вместо того, чтобы так нервничать, наоборот, нужно радоваться. Великий индийский поэт Рабиндранат Тагор писал на английском. Великий азербайджанский поэт Низами Гянджеви писал на фарси.
Русские писатели Набоков и Бродский писали по-английски. Неужели это так плохо?
— Вы мне эти примеры не приводите. Все, кто пишет на чужом языке, это люди, оторванные от культуры, от своих национальных истоков. Главное для писателя — это его язык.
— Поэтому Гомера помнят до сих пор, — усмехнулся Дронго, — а ведь древнегреческого уже не существует.
— Это единичный пример, — отмахнулся Валидов.
— Вот такие журналисты, как вы, Валидов, и сбивают людей с толку. Разве важно, на каком языке кто пишет? Важнее, что пишет. Вы вспомните, сколько было известных писателей в республиках Советского Союза, которые писали по-русски.
Казах Олжас Сулейменов, киргиз Чингиз Айтматов, абхазец Фазиль Искандер, азербайджанцы братья Ибрагимбековы. Многих из них знали не только в нашей бывшей стране. А русский поэт Бродский, еврей по национальности который писал на английском, он тоже был оторван от своей культуры?
— Евреи вообще люди космополитичные, — с апломбом заявил Валидов.
— Не хочу больше спорить на эту тему, — поморщился Дронго, — иначе мы далеко зайдем. Хотя
