что носил железную обувь и ходил по лицам людей. Соплеменники в конце концов решили, что его молодость и неопытность не служат ему оправданием. Они отвели его к реке, посадили в каноэ и оттолкнули каноэ от берега. Течение отнесло лодку в океан, и Вендона так и не вернулся назад'.
Я и раньше видел эту сцену, но сейчас впервые от слов героини у меня по спине пробежал холодок. Я нажал на кнопку паузы. Я хорошо помнил, с каким отвращением смотрел Уэллс на собственные фотографии, сделанные в позднем возрасте, но теперь только понял, что он снял фильм про самого себя, даже не один, а два фильма. И Кейн, и Джордж Минафер были различными ипостасями самого Уэллса. Испорченные, агрессивные молодые люди, которые напрашивались на хорошую взбучку. И они ее получили, все трое, словно сами и подготовили ее, манипулируя людьми, чтобы добиться этого эстетического результата. Неудивительно, что Уэллс оскорблял людей вокруг себя, злоупотреблял ими, давил на них до тех пор, пока ему не говорили 'нет', потому что в глубине души он чувствовал, что заслуживает отказа. Может быть, он и мое предложение отверг потому, что жаждал лишь своего 'нет'. Бедняга.
Я смотрел на экран. Нет, здесь не просто ловкость рук, а если и ловкость рук, то высшего класса. Уэллс создал свой шедевр из ничего точно так же, как вытащил ключ из уха Барбары Кернер. Но чтобы до конца остаться самим собой, он выбросил последний экземпляр этого шедевра в океан.
Еще неделя, и я восстановлю фильм, верну его к жизни, смогу отдать миру – покажу людям огромный талант Уэллса и в то же время нарушу его последнюю волю, спустя шестьдесят три года после его смерти. Я снова вступаю в игру.
Если вообще дам кому-либо посмотреть этот фильм. А если не дам? Что буду делать тогда весь остаток жизни?
Я услышал, как из кухни вышла Мойра; в ее стакане гремели кусочки льда. Она собиралась что-то сказать, что-то неуместное, и мне тогда пришлось бы выставить ее из квартиры. Но она промолчала. Наконец я обернулся, а она спросила:
– Что это?
Мойра рассеянно перебирала содержимое коробки с разным барахлом. В руке она держала приз кинофестиваля, зазубренный шпиль из прозрачного термопластика на черном основании.
– Это? – переспросил я. – Это приз за лучший киносценарий фестиваля в Триесте две тысячи тридцать седьмого года.
Она еще повертела в руках шпиль, потом убрала его назад в коробку, посмотрела на меня и улыбнулась.
– Слушай, Дет, вообще-то я пришла, чтобы спросить тебя, не хочешь ли ты поплавать. На этой неделе рекордно низкое ультрафиолетовое излучение.
– Поплавать?
– Ну да. В воде. На пляже. Обнаженные женщины. Пошли, дорогуша, и я обещаю, что ты не обгоришь на солнце.
– Ожога я не боюсь, – ответил я. – Но эти воды кишмя кишат акулами.
– Правда? С чего ты это взял?
Я выключил экран, поднялся со стула и сказал:
– Не важно. Погоди секунду, найду плавки.
Чарльз Стросс – Бродячая ферма
Стояло ясное, прохладное мартовское утро; по небу на юго-востоке навстречу восходящему солнцу тянулись разно цветные полосы, напоминавшие конские хвосты. Джо сидел на водительском месте старого трактора-погрузчика, с помощью которого чистил стойла; слегка передернувшись, Джо нажал на стартер. Как и его хозяин, погрузчик знавал лучшие Дни; но прежние владельцы обращались с ним гораздо хуже, чем Джо. Затарахтел дизельный двигатель, из выхлопной трубы вылетело облако густого голубоватого дыма. Джо ни о чем не думал, просто включил передачу, поднял передний ковш и начал поворачивать его в сторону открытых дверей хлева, когда заметил на дороге бродячую ферму.
– Черт побери, – выругался Джо.
Двигатель со страшным скрежетом заглох. Джо еще раз взглянул на дорогу, потом вылез из трактора и побежал к кухонной двери, находившейся с боковой стороны фермерского дома.
– Мэдди! – выкрикнул Джо; о переговорном устройстве, прикрепленном к свитеру он, и думать забыл. – Мэдди! Идет ферма!
– Джо? Это ты? Ты где? – раздался в глубине дома приглушенный голос Мэдди.
– А ты где? – прокричал он в ответ.
– В туалете.
– Черт побери, – снова повторил Джо. – Только бы не та, которая была тут в конце прошлого месяца…
Мысли его прервал звук спускаемой воды. Потом он услышал, как Мэдди идет вниз по лестнице, вот она уже на кухне.
– Где же ферма? – спросила Мэдди.
– Там, в четверти мили от нас на дороге.
– Точно. – Волосы растрепаны, глаза злые – вот ведь, прервать в самый неподходящий момент. Мэдди накинула поверх рубашки теплую зеленую куртку. – Ты открыл шкаф?
– Я подумал, ты захочешь первая поговорить с ней.
– Точно. Если это та самая, что пряталась в подлеске у пруда Эдгара, мне необходимо кое-что у нее выяснить. – Джо даже головой покачал от удивления, но пошел открывать шкаф, стоявший в дальней комнате. – Бери дробовик и к нам на территорию ее не пускай, – выкрикнула ему вдогонку Мэдди. – Я сейчас.
Джо кивнул сам себе, осторожно взял винтовку двенадцатого калибра и заранее заряженный магазин. Беспорядочно замигали лампочки самопроизвольной проверки винтовки, но заряжена она была нормально. Джо перебросил винтовку через плечо, аккуратно закрыл шкаф и вышел во двор, чтобы встретить непрошеного гостя.
Ферма остановилась на дороге у Армитидж-Энда, присела и принялась жужжать и щелкать. Джо внимательно наблюдал за ней из-за деревянных ворот, крепко сжимая в руках винтовку. Ферма среднего размера – что-нибудь с полдюжины человеческих компонентов. Приличный коллектив. Живет уже, вероятно, по собственным законам и с трудом общается с людьми из внешнего мира. Под кожистой черной оболочкой Джо угадывал очертания внутренних структур, цитоклеточных макроагрегатов, и все это хаотично сжималось и расширялось, беспокойно шевелилось. Хотя ферма была всего лишь подростком, по
