элегантное платье-сари. Затормозив у нашего вагона, гуру лихорадочно сверил номер с билетом и пролез внутрь, следом заторопились и остальные.
– Буддизм что ли принять? – задумчиво произнесла Тая, бросая окурок на асфальт и затаптывая его.
– Зачем?
– А что делать, Сена, что?
На этот раз места были получше, в середине вагона. Нашими соседями со всех сторон оказались эти самые буддисты, что повергло подругу в глубочайшее уныние, и она начала вспоминать что-то про атипичную пневмонию.
– Это у китайцев, – прошептала я, – или у корейцев, не помню точно.
– А это что?
– Тише ты, вдруг они наши, советские, и по-русски понимают.
Тая обиделась неизвестно на что и полезла на верхнюю полку, собираясь проспать до самой Москвы. Я устроилась внизу и решила почитать прессу. Покупала ее Таисия и, разумеется, не взяла ни одной нормальной газеты, нахватала одной желтухи, среди этого хлама затесался и наш «Неопознанный труп», вышел таки третий номер, значит теперь доблестный коллектив вовсю рожает четвертый, а это значит, как только я появлюсь в городе, зазвонит телефон, зарычит Конякин и жизнь покатится по привычным серебряным рельсам. То и дело глубоко вздыхая, я принялась листать газету. Чего интересного я собиралась в ней найти и сама не знала, ну не рассматривать же пристально тихих лысых буддистов?
– Сен, дай мне какую-нибудь газету, – прогудела сверху Таиска, и я с готовностью протянула ей «Непознанный мир».
Поезд тронулся, медленно поплыл прочь перрон с провожающими.
Следующей на очереди была газетенка «Светский калейдоскоп». Сразу можно было повеситься от такого названия. Раздираемая зевотой, я стала переворачивать яркие страницы, пестревшие разнообразными непристойными фотографиями звезд. Боже, как интересно, у кого какого цвета трусы на сцене, а кто и вовсе без них выступает! «Попытка самоубийства певицы Аиды!» увидала я громадный заголовок на развороте. Сразу же тоскливо засосало под ложечкой.
– К черту такую славу, – прошептала я, и углубилась в статью.
Некая Лена Голубкина в довольно ехидной форме сообщала, что Аиду бросил спонсор, уставший от ее бесконечных пьянок и наркотически-истерических срывов, ко всему в добавок, он отобрал у нее все права на музыкальный материал и запретил показ в эфире ее старых клипов, то есть, девушка осталась вообще без ничего и на этой почве попыталась покончить с собой. Под этим всем Голубкина подводила морализаторский итог, что если бы Аида вела себя прилично, была бы вся в шоколаде, а так пусть идет работать на Черкизовский рынок, в нашей поп-жоп-индустрии и так всякой дряни хватает. Я так дико разозлилась, что если б эта Голубкина была в пределах физической досягаемости, я ни минуты не колеблясь, отхлестала бы ее этой поганой газетой по мордасам. Нет, все-таки чем дальше, тем сильнее хотелось мне познакомиться с этой бедной Аидой и понять, за что же ее так травят.
В Тайкиной сумке, лежавшей рядом со мной, снова ожил мобильник.
– Дорогая, вас вызывает Артур, – я расстегнула молнию и полезла в сумку.
– Будь добра, скажи ему, что я заразилась от тебя и умерла.
– Чем ты от меня заразилась?
– Коровьим бешенством.
– У меня желудочный грипп, – обиделась я.
– Да хоть чума бубонная! Я сплю, не мешайте мне!
М-да, ее величество явно пребывало не в духе. Я вытащила мобильник, но звонил, оказывается не Артур, а Горбачев.
– Да, Михаил Сергеевич, – ответила я, – здравствуйте.
– Привет, Сеночка, никак не могу до вас, девочки, дозвониться, куда вы пропали?
– Мы в Питер ездили, – честно призналась я, – прогуляться, развеяться.
– Молодцы, Питер это дело хорошее, а когда в Москве будете?
– Думаю, часов в шесть-семь утра. А что?
– У меня дельце для вас наклевывается интересное, возьметесь?
– Смотря, что за дельце, – без особого энтузиазма отозвалась я.
Как не кстати, однако…
– Ладно, это не разговор по мобильному, как приедете, выспитесь, позвони мне, ладно?
– Обязательно.
– Таечке привет.
– Всего доброго.
Отключив аппарат, я убрала его обратно в сумку.
– Горбачев, да? – свесилась сверху Тайкина голова. – Чего хотел?
– Подкинуть нам дельце. Привет тебе передавал.
– А мы хотим расследовать еще одно дело?
– Нет, не хотим, нам бы с Аидой разобраться. Хотя… посмотрим, сколько денег пообещают, может, и возьмемся.
Голова исчезла и появились ноги с грязными пятками, я благоразумно отодвинулась к стенке, чтобы они не наступили мне на голову.
– Ты куда это?
– Пойду, разузнаю, есть ли тут вагон-ресторан.
Господи, за что мне это все?
– Неужели у нас еще остались деньги?
– До Москвы хватит. Ты идешь со мной?
А разве я могла отпустить ее одну?
Буддистам было строго настрого наказано следить, чтобы никто не вздумал поднимать сидение и грабить наши сумки, и мы пошли к проводникам узнавать насчет ресторана. К несчастью в поезде таковой имелся.
– Одиннадцатый вагон.
– Спасибо, – обреченно вздохнула я.
Я страх как боялась переходить из тамбура в тамбур, наступая на шатающееся и гремящее железо, под которым виднелась быстро бегущая земля, но Тайка упорно гребла в одиннадцатый вагон и мне ничего не оставалось, как следовать за нею.
В ресторане оказалось очень мило и пусто. На столиках желтые светильнички и скатерти с оборками, на окнах красивые шторки, на полу ковровая дорожка. Мы присели за столик и открыли меню.
– Ты что будешь?
Вообще-то я ничего не хотела, но что-то взять требовалось, ради составления компании.
– Чай с лимоном.
– Чего так тухло?
– Желудочный грипп, сама понимаешь, особо не раскукуешься.
Подошел молодой симпатичный официант.
– Вечер добрый, – улыбнулся он, – что будем заказывать?
– Принесите нам, пожалуйста, плотный лист бумаги и блюдце, – сказала Таисия. – Если нет блюдца, подойдет и нитка с иголкой.
– И черные свечи, – добавила я.
Глава двадцать четвертая
В половине седьмого утра поезд медленно подкрался к перрону Ленинградского вокзала. Не выспавшиеся и разбитые торчали мы в тамбуре, ожидая, пока состав окончательно пришвартуется к платформе. В сизом рассветном мареве проплывали лица редких встречающих, нас тут никто не ждал.
– Сейчас домой, – широко зевнула Тая, – и спать, спать, спать… до вечера буду дрыхнуть.
– Ты куда домой поедешь?
– К тебе, разумеется.
