было предельно ясно. Очень неожиданно захотелось жить, и это большое, сильное чувство стало приподнимать меня с пола. Худо-бедно я смогла подняться и сесть. Как глаза не привыкали к темноте, все равно ничего не было видно, и я стала двигаться на ощупь, пытаясь нащупать в этом бетонном мешке хоть что-нибудь, способное помочь освободиться. А Тая все мычала, как обезумевшая корова, решившая научиться разговаривать на человеческом языке. Я пару раз ей сердито мыкнула в ответ, надеясь, что она поймет меня правильно и заткнется. И так на душе тяжело, еще это тут в темноте разоряется.
Передвигаясь на ягодичных мышцах, я потихоньку обследовала окрестности и неожиданно, мои уже начавшие неметь пальцы, наткнулись на какой-то небольшой штырек, торчащий из пола. Я так сильно обрадовалась, что едва не повалилась на бок. Пододвинувшись к нему поближе, я просунула штырек под скотч и попыталась разорвать путы нечеловеческим усилием воли. Не тут-то было, чуть руки себе не выломала вместе с плечевыми суставами. Завывая от боли и злости, я принялась дергаться, то так, то сяк стараясь раздраконить скотч об штырек. Видеть чем я занимаюсь Тайка не могла, но по звукам она должно быть поняла, что я затеяла в этом подвале что-то страшное, возможно даже беспощадное и благоразумно замолчала. Вдруг отчего-то стало легче дышать, и я почувствовала себя гораздо свободнее. Я притихла, осмысляя этот факт, и до меня дошло, что от моей страшной старой рубахи отлетели пуговицы, ко всему вдобавок, идиот Артур намотал липкую ленту на рукава и теперь, плотно зацепившись за штырь, я со всем усердием, на которое только была способна, вылезала из своей рубашки. Какие скрытые резервы высвобождает в человеке жажда жизни, это никакими словами не передать. Я корячилась так, что никакому Коперфильду и с бодуна не присниться, но я все-таки сделала это! Освободившись от рубашечно-скотчевого плена, я издала надрывный стон счастья и кое-как распрямила многострадальные руки. «Да здравствует жесткая эпиляция», – подумала я и решительным движением сорвала с лица кусок липкой ленты.
– Ай-яй! У-у-у-у!
Перед глазами засверкал салют, но мне некогда было наслаждаться фейерверками, еще нужно было освободить подругу.
– Таечка, дружочек, где ты тут?
Я шарила в потемках, передвигаясь на карачках. Где-то совсем рядом раздалось скорбное мычание, и я двинулась на звук. А вот Тайкины запястья оказались замотаны скотчем на славу, прямо по голой коже. Но тут уже, как говориться, не до розовых соплей, и я принялась отдирать эту гадость изо всех сил. Подруга все мычала и мычала, меня прямо это раздражать уже начало. Потом дошло, что рот у нее до сих пор еще заклеенный.
– Извини, дорогая, сейчас все поправлю.
И я произвела ей такую же мощную эпиляцию. Она тут же заорала, засквернословила, изрыгая проклятия.
– Тише ты, тише! – испуганно забормотала я. – Еще услышат, не дай бог!
– О, как больно! У меня, наверное, все губы оторвались к чертям собачим!
– Сиди спокойно, не ерзай, я пытаюсь тебя освободить.
Она замерла, сопя и вздыхая, а я тем временем терзала скотч.
– Слушай, а как тебе удалось освободиться?
– Из рубашки вылезла.
– Как так? – удивилась подруга.
– Сама поражаюсь. Неизученные возможности организма. Готово!
Я отбросила в сторону обрывки ленты, и поползла обратно к спасительному штырьку, возле которого осталась моя рубашка. Пребывать в подвале в полуголом виде с болтающимся на пузе диктофоном, удовольствием являлось весьма сомнительным. Выпутав рукава из скотча, я оделась и обнаружила, что пуговиц осталось крайне мало и те держались на одном не очень честном слове. Завязав рубашку на животе, я поползла обратно к Тае.
– Как ты, дружок?
Она ответила, как на духу, коротко и емко.
– Эти твари тебе ничего не сломали?
– Да вроде нет, – она завозилась, ощупывая себя. – Ребра, кажется, целы, а вот лицо раскрасивое сильно болит.
– У меня тоже. Ничего, синяки это еще не самое страшное, главное теперь выбраться отсюда.
– Сена, честно тебе признаться, я даже представить себе не могу, как мы это сделаем.
– А ты хочешь, чтобы нас тут раствором залили? – изумилась я.
– Ну, радости, наверное, будет мало, – вздохнула она, – но только как мы выберемся?
– Полдела уже сделано.
Я приподнялась, уперлась ладонями в шершавую деревянную крышку и поднатужилась. Нет, этот путь был наглухо отрезан…
– Давай вместе попробуем, – предложила Тая.
– Даже вместе не откроем, сверху стоял эти ящики с краской. Давай повнимательнее изучим сам подвал.
– Зачем? Подкоп будем делать? Узники замка Иф, хреновы!
– Не ругайся, мон шери, помогай мне лучше обследовать этот паршивый подвал.
Глаза мои наконец-то адаптировались к потемкам, и я уже стала различать смутные очертания светло- серых стен. В высоту подвал был около двух метров, в длину метра три, а вот, сколько в ширину, это еще предстояло выяснить.
– Тут какие-то ящички, – раздался Тайкин голос, – и коробка с пустыми банками. Еще всякая дрянь… Сена, похоже, тут какая-то заслонка!
– Какая еще заслонка? – я заторопилась к подруге.
– Погляди зажигалку у себя в сумке.
– В сумке точно нет.
– Тогда поищи по карманам! У тебя же сто пятьдесят карманов!
Дельная мысль, как она мне сразу в голову не пришла? В карманах у меня оказалась не только зажигалка, но и тоненькая пачка ментолового «Вога». Чиркнув пару раз, я осветила маленьким огоньком небольшой склад какого-то дачного барахла и прочную на вид металлическую дверку-заслонку со щеколдой и навесным замочком.
– Что это еще такое? – Тая схватилась за замочек и попыталась его сорвать. – Куда ведет эта дверца?
Я не знала, но узнать страх, как хотелось. При свете зажигалки, Тайка принялась искать в подвальном хламе хоть что-нибудь, годящееся на роль примитивного орудия. Отыскался большой старый молоток с треснувшей ручкой, увесистый, на совесть сработанный.
– Так, Сена, отойди, сейчас я буду корежить эту дверцу.
– Давай, – я с опаской посторонилась, – только постарайся потише, вдруг…
– Да никто нас тут не услышит, эти гаденыши наверняка вовсю празднуют, шашлычками свои брюшки набивают!
В ее голосе прозвучал весь яд, вся классовая ненависть голодного гражданина по отношению к своим безобразно сытым тюремщикам.
Пока подруга ожесточенно ломала щеколду, я боролась с приступами клаустрофобии. К тому же в голову полезли всякие нехорошие мысли про похороненных заживо, крысы стали мерещиться, пауки, всякие там членистоногие…
– Тая, давай я тебе помогу! – взвыла я, вскакивая с места. – Надо хоть чем-то заняться!
– Не надо, – с натугой произнесла она, окончательно выламывая дверцу. – Посвети, чего там такое?
Я подобралась поближе и чиркнула зажигалкой. Дрожащий огонек осветил какие-то казематы, заваленные песком, щебнем и прочим строительным мусором.
– Похоже, подвал идет под всем домом, – сделала вывод Тая, вглядываясь вдаль. – Полезли, посмотрим?
Я кивнула и взяла в зубы ремень сумки с драгоценным диктофоном внутри. Тая последовала моему примеру, и мы полезли вперед.
