Дронго и Вейдеманис переглянулись.
– Вскрытие было? – спросил Дронго.
– Нет, – испугалась Зоя, – зачем? Мы заплатили деньги, кажется, мой отец дал пятьсот рублей, и забрали тело. Нам его сразу выдали. Вы знаете, это так страшно, когда вашего родственника начинают резать или используют в качестве экспоната для студентов медицинского института. Нет, нет, мы не разрешили. И сразу отвезли ее в Подольск на наше семейное кладбище. Никто ведь не хотел ее смерти, зачем еще позволять врачам глумиться над ее телом.
– Это вы так решили?
– Да, мы все вместе принимали решение. У моей мамы четыре сестры. И они собрались все вместе. Тетя Раиса жила одна, сюда никто не приходил. После развода она сильно поправилась и очень переживала. Иногда садилась на какие-то диеты. Мы подумали, что она сидела на своей новой диете и съела какую-то гадость, или приняла эти новые таблетки. У нее была целая куча таблеток. Но, в любом случае, ее никто не убивал, и никто сюда не залезал. А потом все собрались и решили, что в эту квартиру нужно переехать мне. Еще при ее жизни она меня прописала в своей квартире. Вот, собственно, и все, если это вас интересует.
– А со своим бывшим мужем она не встречалась?
– Нет. Никогда. Они разошлись и больше не встречались. Она была даже немного обижена на него. Говорила, что он мог бы оставить ей их квартиру. Но он продал свою квартиру и купил две однокомнатные. Одну из которых и отдал тете Раисе.
– А где находится вторая?
– Не знаю. Кажется, на Красноармейской. Но точно я не знаю.
– Понятно. Вы можете сказать, где похоронена ваша тетя?
– Я же сказала, в Подольске. У нас там похоронены дедушка и прабабушка. Хотя в могилу к моей тете один раз кто-то пытался залезть. Но это были, видимо, местные бомжи.
– Исчерпывающий ответ, – согласился Дронго, оборачиваясь к Эдгару, – кажется, здесь все. Пойдем на улицу.
Они вышли на улицу.
– Отравление, – задумчиво произнес Дронго, – умирает молодая женщина в возрасте тридцати семи лет. При этом ее бывший супруг профессор химии. Снова совпадение или случайность?
– Не слишком ли много совпадений? – в сердцах произнес Вейдеманис.
– Тогда для чего? Какой в этом смысл? Квартира все равно принадлежала его бывшей жене и была зарегистрирована на ее имя. Она даже прописала к себе свою племянницу. Если мыслить логично, получается, что она знала какой-то секрет. Если, конечно, ее намеренно отравили. Какой секрет инвалида она могла знать?
– Может, я поговорю с его домработницей? – предложил Эдгар.
– Поговори, – кивнул Дронго, – хотя я не думаю, что это нам поможет. Нужно ехать к нему на родину. Нужно поговорить с теми, кто знал его в детстве. Еще до того, как он попал в эту аварию. Я все время думал, что именно меня беспокоит в его речи. И понял, что он часто приводит цитаты из французских классиков. В его рукописи эти цитаты тоже встречаются. Я поеду завтра к нему на родину и попытаюсь что-нибудь узнать.
– Лучше поеду я, – решительно предложил Эдгар, – а ты поговори еще раз с ним и с его домработницей. Я думаю, он не будет против, если ты снова у него появишься. В его положении каждый гость – как праздник.
– Не уверен, но попробуем, – согласился Дронго. – Тогда возьми на завтра билет в Киев. Оттуда отправишься к нему в область. Наверно, есть местные авиалинии. Или бери машину и сразу поезжай в эти Репки. Они ведь находятся в Черниговской области, это рядом с Киевом. Может, тебе удастся выяснить какие-нибудь интересные факты его прежней жизни.
– Сделаю, – пообещал Эдгар, – все сделаю и завтра тебе позвоню.
На следующий день Вейдеманис улетел в Киев, а Дронго позвонил профессору Короедову.
– Григорий Павлович, добрый день, – сказал он, услышав уже знакомый голос, – это говорит эксперт, с которым вы вчера встречались.
– Да, я, конечно, помню. Господин Дронго. Очень рад, что вы позвонили. Почему-то я был уверен, что вы мне перезвоните.
– Я могу узнать, почему?
– Конечно. Мне показалось, что между нами была какая-то недосказанность. Вы ушли явно неудовлетворенный нашей беседой. И я подумал, что вы обязательно захотите вернуться. К тому же ваш помощник уже успел вчера побывать у нас во дворе и расспросить всех о моей домработнице. Потом он побывал в институте, где я работаю, и очаровал нашу сотрудницу отдела кадров, которой всегда нравились сдержанные прибалты. Продолжать?
– Я начну думать, что вы следили за моим напарником весь вчерашний день.
– Нет. Во дворе находилась машина с моим водителем, и он слышал, как тот всех расспрашивал. А в институте меня все знают и, конечно, мне сразу сообщили, что ваш напарник, простите, что считал его помощником, интересовался мною и моей личной жизнью. Вы, очевидно, решили не успокоиться и все-таки проверить – почему я так настойчиво пытался забрать рукописи. Я понял, что мои объяснения вас не совсем устроили.
– У меня есть нехорошая привычка доводить все до конца, – сказал Дронго.
– Она хороша только в постели, а не в жизни, – заметил Короедов. – Вы знаете, чем обычно заканчивается человеческая жизнь? Любая человеческая жизнь. Самого гениального человека, самого великого полководца и самого ничтожного раба. Она заканчивается смертью. Распадом всего сущего. Исчезновением тела и души.
– Вы еще и воинствующий богохульник, – вставил Дронго.
– Можно подумать, что вы истово верующий, – презрительно произнес Короедов. – Любой нормальный человек понимает, что там ничего нет. Полная энтропия, распад всех молекул, которым уже никогда не сойтись в той характерной последовательности, в какой им удалось однажды собраться. Случайно и однажды. Воскресения не будет, это противоречит любым научным методам. И, значит, любая человеческая история, если доводить ее до своего логического конца, заканчивается смертью. Любой рассказ, любой роман, любая история. Могут быть самые разнообразные приключения, какие угодно переживания, но в конце всегда смерть. Это завершающий аккорд для всех. Трудно не быть экзистенциалистом при подобных условиях, как вы считаете?
– Я предпочитаю думать, что могу помочь другим молекулярным соединениям выстоять в этом сложном мире, – ответил Дронго.
– Это демагогия, – добродушно парировал профессор, – а ваш напарник и вы слишком пристрастно ко мне относитесь. Не можете простить мне эти глупые рукописи, которые я создал в порыве какого-то непонятного ребяческого восторга.
– А потом их сожгли, – напомнил Дронго. – Мне казалось, что прежде чем сжечь второй том «Мертвых душ», Гоголь создал первый. А вы сожгли практически все свое литературное творчество. Вы знаете много людей, которые готовы отказаться от целого пласта своей жизни?
– Вот вы о чем, – понял профессор, – но это глупо. Рукописи были неким символом моего возможного преображения в другого человека. В более сильного и свободного. Может быть, гораздо худшего, чем я есть на самом деле. Но это были всего лишь мои фантазии, за которые меня нельзя наказывать. Или вы считаете иначе?
– Вы разрешите мне к вам приехать?
– В любое время, когда вам удобно. И учтите, что сегодня у меня лекция и я буду дома после семи вечера. Заодно я попрошу задержаться и мою домработницу, чтобы вы могли с ней переговорить.
– Вы очень любезны.
– Я даже готов позвонить племяннице моей жены, которую вы вчера навестили, – продолжал издеваться Короедов, – вы ведь вчера там были. Только не лгите, это некрасиво.
– Не буду. Неужели Зоя позвонила и сообщила вам о нашем разговоре? Она вас даже не знает.
– Конечно нет. Все проще. Я просчитал ваши возможные действия. Ведь ваш напарник искал именно
