было убийства, все сознают, что произошло самоубийство. Но мы хотим знать, почему застрелился наш товарищ, человек, которого мы уважали, ценили и любили. Почему так произошло. Вы можете ответить на этот вопрос?
– Пока не знаю, – ответил Дронго, – вчера я разговаривал со старшим братом Кичинского, который сейчас здесь присутствует. Он тоже ничего не понимает. Нужно несколько дней, чтобы разобраться в случившемся. Во всяком случае, уже сейчас понятно, что его мучили некие обстоятельства, которые оказались выше его, выше его сил. Но что конкретно произошло именно вчера, я не знаю.
– Вчера застрелился подполковник Геннадий Кичинский, – напомнил прокурор, – он оставил записку только своим близким. И мы не понимаем, какими мотивами он руководствовался. Но мы понимаем, что он застрелился как раз перед вашим приездом. Значит, ваш приезд так или иначе связан с его трагической гибелью. И мы хотим понять, что вчера произошло?
– Господин прокурор, – поморщился Дронго, – неужели вы считаете, что я мог бы скрыть от вас хоть малую толику правды, если бы знал, почему подполковник Кичинский решился на такой поступок. Неужели вы полагаете, что я стал бы это скрывать от вас. Вы же наверняка сделали не один запрос по всем своим каналам и должны были узнать мою биографию и получить все мои возможные и невозможные рекомендации. Я приехал сюда, чтобы расследовать убийство полковника Степана Проталина. Загадочное убийство, которое никто не может раскрыть. Я думал, что мне сможет помочь подполковник Кичинский, который был его боевым товарищем и другом. Именно Кичинского вынес с поля боя сам Проталин. Поэтому был уверен, что смогу получить здесь нужную информацию. Но всем стало очевидно, что я уже ничего не смогу получить. А если вы считаете, что я виноват в смерти подполковника, то можете возбудить уголовное дело по статье «доведение до самоубийства». Однако я не уверен, что вы сможете доказать мою вину. Поймите, что я также принимаю близко к сердцу вашу боль.
Он поднялся, оглядел собравшихся.
– Извините, – сказал он, – если я вам больше не нужен, то вернусь в Москву. Меня там легко можно будет найти. И даю вам слово, что я все равно буду искать убийцу полковника Проталина и причины, по которым покончил с собой подполковник Кичинский. До свидания, господа.
Он повернулся и вышел. Никто его не остановил. К вокзалу он прошел пешком. В полупустом вагоне сидел мрачный и злой, глядя перед собой. Такого унизительного поражения в его жизни никогда не было. Получается, что он не только не раскрыл истинные причины убийства Проталина, но и невольно подтолкнул к самоубийству другого офицера. Но почему Кичинский решился на самоубийство? Что могло вызвать у него подобный шок, чтобы решиться на такое?
В Москве на вокзале его уже ждала машина с водителем. Он приехал домой, встал под привычно горячий душ, смывая с себя грязь и усталость последних дней. Значит, он допустил ошибку. Значит, не сумел просчитать все возможные варианты. Но какие варианты могли быть в доме на улице Спиридонова, где убили Проталина? Хотя нет, могли. Он вспомнил, как простукивал пол, как разговаривал с соседями. Да, там не все так просто, как кажется на первый взгляд.
Он вылез из ванны, вытерся полотенцем. Взял телефон, набрал знакомый номер.
– Добрый день, Эдгар, – начал Дронго, услышав голос своего друга и напарника, – у меня к тебе просьба. Нужно послать кого-нибудь в Калугу. Да, в Калугу. Пусть Кружков пойдет и узнает, как там работал офицер Проталин. Степан Проталин. Он служил в Калуге в начале девяностых. Тогда времена лихие были, пусть Леонид походит и порасспрашивает людей, может, кто-то Проталина вспомнит. Ты все понял? А сам поезжай в Рязань. Там вчера застрелился начальник уголовного розыска Кичинский. Я хочу, чтобы ты походил среди людей. Поговорил с офицерами, которые его знали, с горожанами, с родственниками, если возможно, с соседями. В общем, мне нужна полная информация об этом человеке. Срок – один день. Успеешь?
– Выезжаю прямо сейчас, – сразу понял Вейдеманис, – уточню все остальные детали по дороге.
– Молодец, – обрадовался Дронго, – выезжай поскорее. У нас мало времени.
Он убрал телефон, прошел на кухню, чтобы сделать себе бутерброд. Затем снова вернулся к телефону. Начал искать карточку, которую оставила ему Инна. Нашел ее и, устроившись на диване, начал звонить в Литву. Узнал ее голос. Она отвечала по-литовски.
– Извините, – сказал он по-русски, – я не говорю по-литовски. Если вы сможете, могли бы перейти на русский или английский языки.
– Это вы, – задохнулась от счастья Инна, – я думала, что вы никогда не позвоните.
– Вы ошибались, – сказал Дронго. Он не стал уточнять, почему он ей позвонил. Она никогда не узнает, что вчера застрелился еще один офицер и ему теперь нужна ее помощь.
– Как я рада, что вы не выбросили мой телефон, – призналась Инна, – я уже два дня себя ругаю. Вела себя в вашей комнате, как монашка. Вы, наверно, потом смеялись над моим поведением. Сначала нагло пришла к вам требовать, чтобы мне починили ванную комнату, потом купалась в вашем номере, лежала в вашей постели. А под конец нахамила вам и ушла.
– Насчет хамства не помню, – возразил Дронго.
– Я сказала, что другой мужчина на вашем месте вел бы себя несколько более активно. Я думала, что вы обидитесь.
– Нет. Вы сказали правду. Очевидно, я уже не столь активный мужчина, каким был в молодости. Это естественно, после сорока происходит естественный отбор, идет усушка и утруска.
– Вчера вы говорили, что самый лучший период в жизни человека – после сорока, – напомнила Инна. – Когда вы говорили более искренне? Сегодня или вчера?
– Когда речь шла о ваших сорока, то вчера, когда речь идет о моих, то сегодня, – дипломатично выкрутился Дронго.
– Понятно. Значит, соврали в обоих случаях. Теперь скажите: почему вы позвонили? Только не лгите, что очень соскучились. Я все равно не поверю.
– Не буду, – улыбнулся он, – но мне все равно нужна конфиденциальная информация из вашего адвокатского бюро.
– Какая именно? – насторожилась она.
– Суммы, которые вы оформляете на имя дочери Тевзадзе, – пояснил Дронго, – мне нужно знать эти суммы.
– Это наша коммерческая тайна, – очень тихо сказала Инна.
– Поэтому и позвонил именно вам. Мне нужны цифры. Но обещаю, что об этом никто не узнает.
– Я вам перезвоню. Скажите, куда?
Он продиктовал номер своего домашнего телефона. И отправился на кухню. Он еще не закончил есть, когда она позвонила.
– Во французском банке двести тридцать две тысячи евро, а в немецком триста семьдесят пять тысяч. Только учтите, что я вам ничего не говорила. Ни в коем случае меня не выдавайте.
– Об этом можете не беспокоиться. Мне нужно было знать, какие там суммы хотя бы приблизительно, чтобы иметь представление о масштабах его работы.
– Понимаю. У меня тоже к вам просьба. Можно скажу…
Он подумал, что знает, о чем она попросит. И улыбнулся.
– Говорите.
– Можно я иногда буду вам звонить? Не так часто. Хотя бы один раз в месяц? Просто, чтобы мы могли с вами поговорить.
– Можно, – разрешил он, – только не чаще. И учтите, что я буду вести строгий учет, чтобы не переработать.
Она рассмеялась.
– А вы не остались в Новгороде, – напомнила Инна.
– Я уже в Москве, – он даже не понял, почему она заговорила об этом.
– И оставили дежурную с носом, – счастливым голосом произнесла Инна, – представляю, как она будет на вас обижена.
– Я даже о ней забыл, – честно признался Дронго.
– Правда? – еще больше обрадовалась она.
– Конечно.
