понимаешь, какая тут суматоха. Они тоже не совсем понимают, что происходит в Новгороде и почему застрелился Кичинский.
– Я буду ждать вашего звонка, – подавленно сообщил Славин, – получается, что это я втянул вас в такую неприятную историю.
– Не говори глупостей. Ты пытался исполнить свой долг адвоката, собираясь помочь невиновному человеку.
– Это мы так считаем. А следователь и сотрудники милиции считают иначе. Может, действительно не стоит строить ложных иллюзий.
– В любом случае завтра никуда не ходи. У тебя есть конкретное дело, ты обязан знакомиться с материалами дела и знакомить с ними своего подзащитного. Вот и занимайся этим делом. Посмотрим, чем все закончится.
Он убрал телефон. В такие минуты хочется просто выть от досады. Как могло так получиться? Он должен был почувствовать изменения в тембре голоса Кичинского, в его односложных репликах. Он сказал: «У меня есть время до вечера», то есть открытым текстом давал понять о своей готовности уйти из жизни. Но мы так заняты своими проблемами, что слушаем других людей, но по-настоящему не слышим их. Как он мог не обратить внимания на эти слова Геннадия Кичинского?
Но почему он должен был так поступить? Боялся Дронго? Нет, это невозможно. Офицер, прошедший две войны в Чечне, дважды раненный. Подполковник милиции, начальник уголовного розыска. Чего он мог бояться? Кого бояться? Нет, нет, это невозможно. Тогда почему Кичинский не приехал на похороны Проталина? Опять испугался? Почему он ничего не говорил? Чего именно он боялся? И чего вообще может бояться боевой офицер, прошедший войну? Как сказал Широбоков, война – это взращение грехов. Наверно, верно подметил.
Дронго заставил себя улечься в постель, но по-прежнему не мог заснуть. Нужно будет завтра проверить, приезжал ли когда-нибудь Вано Тевзадзе в этот город. Кажется, Проталин где-то служил до Новгорода. Он служил… служил… Можно было позвонить снова Славину и все узнать. Но он хотел вспомнить сам. И наконец вспомнил. До Новгорода Проталин служил в Калуге. К Рязани это не имело никакого отношения.
Неужели в первом случае тоже было самоубийство? Тогда почему был произведен вторый выстрел в стену? Для чего? И каким образом так застрелился Проталин, если на его теле не было пороховых следов, которые должны оставаться при обычном самоубийстве? Или Проталин нарочно инсценировал убийство. Но не один самоубийца не может стрелять в себя с расстояния в полметра. Это просто почти невозможно.
Он тяжело вздохнул. Получается, что два офицера, прошедшие Чечню, погибли уже сейчас, в мирное время. И если в первом случае он даже не подозревал о существовании Проталина, то во втором приехал в Рязань на конкретную встречу с Кичинским. И у него ничего не вышло. Тогда все правильно. Именно он сам и спровоцировал гибель Кичинского. Это было ужасно обидно и несправедливо.
В дверь кто-то постучал. Дронго поднялся, быстро оделся и пошел открывать. На пороге стоял мужчина лет пятидесяти. Седой, волосы зачесаны назад. Он ему кого-то напоминал. Как только мужчина начал говорить, Дронго вспомнил глуховатый тембр голоса погибшего Кичинского. Это был, очевидно, его старший брат. Он протянул руку.
– Добрый вечер, – отрывисто сказал он, – я брат Кичинского. Старший советник прокуратуры Олег Львович Кичинский. Вы можете со мной переговорить?
– Конечно. Заходите. Я не знал, что у Геннадия Львовича есть старший брат.
– Я был на работе, в прокуратуре, – пояснил Кичинский, усаживаясь на стул, – когда это случилось. А сейчас приехал к вам прямо из дома. Хочу понять, что именно произошло. Мне сообщили, что он назначил встречу с вами и, не дожидаясь, пока вы появитесь, решил застрелиться. Я хочу знать – почему?
– Я тоже хочу знать, почему, – признался Дронго. – Дело в том, что мы с ним сегодня утром разговаривали первый и последний раз в жизни. Я ему сказал, что собираюсь приехать. Он ответил, что будет меня ждать. Вот и весь разговор. Ваш младший брат уточнил, когда именно я приеду, и попрощался. А когда я приехал, то выяснилось, что он уже успел в себя выстрелить.
– Да, – вздохнув, ответил старший брат, – никогда бы не подумал, что он способен на такое. Он казался мне достаточно сильным человеком. Выходит, что я не знал своего младшего брата.
– Самоубийство не всегда слабость, – возразил Дронго, – иногда это свидетельство силы.
– И у вас нет никаких версий?
– Пока нет. Но я подозреваю, что это связано каким-то образом с убийством, происшедшим в Новгороде. Там обвиняется бизнесмен Вано Тевзадзе в убийстве полковника милиции Степана Проталина.
– При чем тут какой-то грузин? – нахмурился Олег Львович.
– Он российский бизнесмен, – поправил его Дронго.
– Какая разница. Я никогда не слышал этого имени. Нет, мой брат не имел никакого отношения к этим людям. Вместе с Проталиным они служили в Чечне, но это было давно, еще в первую чеченскую войну. Потом они служили в разных городах. Никак не могу понять, почему Геннадий решил стреляться. Чего ему не хватало?
– Если бы я знал, то не сидел бы сейчас в этой гостинице. Я бы поехал с новыми сообщениями в УВД. Но я действительно ничего не знаю.
– А этого грузина, который убил Проталина, арестовали?
– Да. Скоро будет суд. Я же вам сказал.
Кичинский задумался. Было заметно, как тяжело он переживает смерть своего младшего брата.
– В последние дни не было ничего подозрительного? – спросил Дронго.
– Нет, – ответил, немного подумав, Олег Львович, – иначе я бы узнал. Только несколько месяцев назад Гена немного был не в себе. Тогда сюда приезжал какой-то чеченец или ингуш из Москвы. И они встречались. Подробностей я не знаю, но Гена приехал ко мне буквально сам не свой. На нем лица не было. Я даже испугался, что он заболел. Его буквально трясло. Но на все мои вопросы он ничего не ответил. Сказал, что я не должен ничего знать и не должен никуда вмешиваться. Я так и не понял, к чему он мне это говорил. Ведь я руководитель отдела общего надзора нашей областной прокуратуры. И имею право проверять любой объект на территории нашей области. Но он мне тогда так ничего и не сказал. Он несколько дней был словно не в себе. Потом куда-то исчез. Через день он вернулся и слег дома с большой температурой. Буквально почти под сорок. Мы его долго выхаживали. Он тогда даже не смог поехать на похороны своего друга Проталина. Соврал, что его не отпускают. Но я видел, в каком состоянии он был. А потом немного успокоился, мне казалось, что все прошло. Он снова станет прежним. И вот такое несчастье…
– Как звали приехавшего из Москвы гонца?
– Не знаю. Он мне не говорил. Да и об этом человеке я узнал случайно от сотрудников уголовного розыска.
– И больше ничего вы не знали?
– Нет.
– Непонятное дело, – согласился Дронго.
– Не понимаю, – развел руками старший Кичинский, – действительно не понимаю. Я думал, что вы сможете мне помочь, и специально приехал сюда, чтобы первым выслушать все, что вы мне скажете. Сам приехал. А вы ничего не знаете сами. И ничего не понимаете. Тогда кто сможет сказать мне, почему он застрелился? Извините, я, кажется, говорю нечто сумбурное. Я лучше пойду, простите меня.
Он поднялся и вышел из комнаты. Дронго вздохнул, снова раздеваясь. Итак, у него есть убийство и самоубийство. И нет никаких возможных версий. Тогда не нужно представляться экспертом по вопросам преступности. Лучше оставаться помощником адвоката. Так он хотя бы не позорится в глазах окружающих. И все-таки: почему застрелился Кичинский?
Глава 18
Утром за ним снова приехали. На этот раз его отвезли в здание городской прокуратуры, где уже находились все вчерашние лица. Туда пригласили руководителей городской милиции и ФСБ. Среди собравшихся в кабинете прокурора города Дронго узнал и старшего брата Кичинского.
– Господин Дронго, – немного торжественно начал прокурор города, – мы навели справки, и нам сообщили, что вы один из лучших аналитиков в области расследования уголовных преступлений. У нас не
